— Баб Нюра, ну чего ты, как же это можно живого человека и в чистом поле бросить умирать? Не по-христиански это, грех великий! — заканючил Митяй.
— Расскажи другому, что ты грех на душу побоялся брать! Поди опять, купился на деньги, — продолжала отчитывать баба Нюра Митяя. — В дом я его не пущу.
— Бабуля, а можно продолжить ваш спор, после лечебных процедур, — вмешался я в разговор. — Деньги у меня есть, вы только исцелите, я заплачу, не обижу.
— О, а я думала, он уже богу душу отдал, а он еще и говорит, — удивилась целительница. — Ладно, тащи его в баню, там, на топчане и положишь. Разденешь его, а я за водой и травами схожу.
Мы с Митяем, в обнимку, доковыляли до маленькой баньки, он открыл дверь и я повалился на топчан в предбаннике. С меня сняли разгрузочный жилет, куртку, свитер и ботинки, штаны и рубашку Митяй разрезал ножом. Процесс раздевания выпил из меня последние силы, и я провалился в темный омут беспамятства.
В себя, я пришел от резкой боли, в груди, чувство было такое, как будто мне в легкие засыпали горящий углей. К горлу подкатил ком тошноты, и я только и успел, что свеситься с топчана и вывалить содержимое желудка, в кем-то, заранее поставленное ведро. Из горла вырвались потоки чёрной, как смоль жидкости, странно, но ничего такого я не ел, чем это я интересно сблевал. Боль в груди слегка поутихла, в голове прояснилось, я даже смог произнести пару слов.
— Дайте воды!
— Ну, вот, а ты говорила, что он умрет! А он, вон — живее всех живых, — судя по голосу это Митяй. — На, попей!
Я судорожно отхлебнул пару глотков холодной воды, тут же меня скрутил новый приступ боли, и меня стошнило, только, на этот раз — водой.
— Нельзя ему сейчас пить, — раздался из темноты скрипучий голос знахарки. — И жить ему осталось всего ничего, до утра не дотянет.
— Добрая ты бабуля, как я погляжу, — прохрипел я. — А, чего это вы в темноте, керосин экономите?
— Видишь, у него зрение уже пропало, верно, тебе говорю — и пары часов не протянет, — поставила свой диагноз бабка.
— Не уж-то, ничего нельзя сделать? — взволновано спросил Митяй. — Может Клавдию Петровну позвать.
— Ой, тоже, мне нашел целительницу, — недовольно пробурчала вредная старуха. — Да она еще под стол пешком ходила, когда я уже людей врачевала!
— А прошлой зимой, когда болотники подрали патруль, она же им помогла! — продолжал гнуть свое Митяй. — А ты сказала, что они не жильцы! Выходила, же она их! Так может и этого спасет.
— Во-первых, тебе какой с этого прок? Деньги ты и так все его заберешь, — до чего голос то у бабки противный. — Во-вторых, горе у неё, сына её старшего на каторгу отправляют, не до лечения её сейчас. Когда проклятия и порчи снимаешь, душа должна быть чистая и спокойная, а неё сейчас спокойствия еще долго не будет, Васька, то её старшой, любимым сыном был. Он же точная копия мужа её погибшего. Хоть я и не люблю Клавку, но все равно жалко мне её.