Мы еще поговорили, как все случилось, как сейчас малыши себя чувствуют. Я думала, Ира не вспомнит о том случае, когда я с ее мужем переспала. Замнем для ясности, будто ничего и не было. Но она все-таки заговорила:
– Света! Я должна признаться, что все это время ужасно тебя ненавидела. Отвратительное чувство! Прежде ничего подобного не испытывала, а тут просто справиться с собой не могла. Как вспомню о тебе или увижу случайно, горло от ненависти перехватывает. Прости меня! Я только сейчас, когда сидела ночами у постели детей, все поняла. Ты любишь Сергея? Все эти годы любила, страдала? Бедняжка! Как мне жаль и неловко! Я не могу найти слов утешения.
У меня тоже слов не было, рот разинула от изумления. Какое утешение? Какая любовь? Чушь собачья! Сергей – хороший мужик, но чтобы сохнуть по нему столько лет! Бред!
Конечно, у меня язык чесался правду ей сказать, и противно, когда на тебя смотрят как на придурочную. Но язык я прикусила: пусть думает, что хочет, худой мир лучше доброй ссоры. Тем более, что Ирка предложила снова моего Валерку к ним приводить. А родители письмами меня завалили – приезжай, забери, что ты за мать, если ребенка не воспитываешь.
Ирина ушла, а я потом еще долго места себе не находила. Ира, понятно, ошибается, почему я Сергея соблазнила. Но и я-то не знаю! Зачем и с большим удовольствием нагадила людям?
Звучит как логопедическая скороговорка для ребенка, не выговаривающего шипящие звуки: «Жанна жалуется на жизнь». Однако ничего не поделаешь, мою подругу зовут Жанна, и она всегда любила плакаться.
Например, когда учились в школе, Жанна сокрушалась:
– Мне мама купила чудный джинсовый костюмчик, а папа не разрешает ходить в нем в школу, чтобы не выделяться и чтобы другие ребята не завидовали. Оля, разве мне завидовали бы?
Еще как! Родители Жанны могли себе позволить баловать единственную дочь, а большинство наших одноклассников были из семей весьма скромного достатка. Про свой восхитительный рюкзак Жанна говорила, что цвет его нахально яркий. Про новые сапожки – что каблук маловат; про изумительную курточку – что молнии на карманах без брелоков, про дивный браслетик – что из золота низкой пробы. И так до бесконечности. Жаннины сетования диктовались не стремлением сгладить разницу между нею, богатой, и нами, бедными. До подобных высот благородства девочка Жанна не поднималась. Все по поговорке: кому суп жидок, а кому жемчуг мелок. И еще вопрос, кто сильнее плачет: нищий над последней краюхой хлеба или миллионер над недостатком злата. Бесятся с жиру нисколько не слабее, чем с голода.