Вот потому-то и помогли ей масоны на царство взойти, на кардинальные реформы надеясь. Только «бортанула» она их здесь, со всем добром ихним, ушлая женщина, из России сразу выперла, чтоб ей не мешали…
Петр заскрипел зубами и стиснул кулаки. Гудович и подошедший полковник Рейстер посмотрели на него с тревогой в глазах. Он прогнал волну ярости и тут отчетливо вспомнил недавний сон. Напрягся и заговорил словами из сна, тщательно копируя интонацию:
– Как называется это место?
– Ригельсдорф, ваше величество! – тут же немного лающе ответил ему барон, и лицо полковника вытянулось в изумлении.
– Еще одно место нашей славы! – фразу про сигнал к отходу Петр говорить не стал, а еще раз напрягся, и слова сами легли на язык. – Это только начало, всего лишь начало. А настоящие победы и слава придут потом, позже, к нашей чести!
Сказал и осекся – «виктория», «глория», «хонор» и другие слова с хрипением в произношении в русском языке напрочь отсутствуют. Но на каком же языке он тогда говорил?
Рейстер и Гудович смотрели на Петра с величайшим страхом. Наконец бледный полковник, переглянувшись вначале с генералом Гудовичем, на том же лающем языке спросил, и Петр сразу понял вопрос:
– Осмелюсь спросить ваше величество. Я не знал, что вы умеете так хорошо говорить на шведском! – А его глаза прямо-таки вопили: «Когда вы успели выучить язык, ведь вас ему обучали лишь в детстве?»
– Недавней ночью дед меня научил, взяли привычку по ночам ко мне таскаться, уму-разуму учить! – с деланым простодушием на русском ответил Петр, рассудив, что полуправда никогда не бывает ложью, а является способом сокрыть истинное положение дел.
Однако его речь еще больше их напугала – по лицу Гудовича потекли капли холодного пота, а барон стал белее снега. Но вскоре лицо генерала разгладилось, на нем отчетливо проявилось выражение полного обретения какой-то ведомой только ему истины.
– Простите, ваше величество. Значит, все, что рассказывали о той злополучной ночи перед мятежом, является полной правдой. А я-то думал… Оттого вы так, государь, сильно переменились…
Гудович осекся, побледнел, видимо, испугался своей откровенности и некоторой фамильярности, когда говорил.
– Надеюсь, в лучшую сторону, генерал? – с определенным интересом в голосе спросил Петр.
– Один дед наделил вас трудолюбием и мудростью, русской речью в совершенстве и, простите меня, государь, постоянной тягой к Евиным дочкам! – очень хитро и осторожно попенял генерал на внезапные похотливые интересы императора. – А второй дед наделил вас своей беспримерной отвагой и полководческими дарованиями и, как сейчас оказалось, еще и шведским языком. Простите, государь, но только сейчас я все понял, ведь вы, ваше величество, мне ничего о той ночи не говорили.