– Здравствуй, Одуванчик, – открыл глаза и улыбнулся Ганс.
– Привет. – Элис взяла его за руку и с трудом изобразила улыбку на заплаканном лице.
– А у тебя нос краснеет, когда нюни распускаешь.
Элис нашарила в переполненной сумочке платок и вытерла глаза, дивясь абсурду ситуации, – ведь не муж должен утешать ее, а она мужа.
– Доктор сказал, тебя скоро выпишут.
– Не так скоро, как хотелось бы. Вот если б машина ехала чуть помедленней, у меня был бы шанс уступить ей путь…
– В дорожное происшествие любой может попасть.
– Нет, Одуванчик, это не случайность. Водитель задался целью меня прикончить, и это ему почти удалось.
– Кому и зачем это нужно?! – воскликнула Элис. – Ты сообщил в полицию?
– Решил не тратить время зря. Герр Отто Людвик Диффенбахер не из тех преступников, кто совершает ошибки и оставляет следы, способные привести к нему. Я совершенно уверен: меня пытались убить. И только один человек на свете мог получить от этого выгоду.
Сам того не замечая, Ганс до боли сжал руку жены. Но Элис не пыталась высвободиться. Ее муж, следователь налогового управления, редко рассказывал о своей работе, и сейчас прерывать его не хотелось.
– Если бы однажды ты познакомилась с герром Отто, он бы тебе понравился. Этот симпатичный толстый весельчак любого расположит к себе в считаные минуты. Он продает на импорт деревянные часы с кукушкой. Вот только кукушечный бизнес особой прибыли не приносит, поэтому настоящий промысел Диффенбахера – шантаж, и чем грязнее, тем лучше.
– Тюрьма по нему плачет! – возмущенно произнесла Элис.
– Я и пытался его туда отправить, и ему показалось, что я подобрался слишком близко, – иначе не было бы этого покушения. Самое смешное в том, что я не нашел никаких улик, хотя подозрений хватало, и далеко не безосновательных. Если бы Джесперсен не уехал за границу, я бы, наверное, узнал больше.
Раздался тихий стук в дверь, и в палату вошла медсестра.
– Мы ведь не хотим переутомиться? – намекнула она, поправляя на пациенте одеяло.
– Ой, простите. – Элис направилась к выходу. – Милый, завтра я снова буду здесь.
На это Ганс лишь кивнул с закрытыми глазами, и его жена вышла, постаравшись как можно тише притворить дверь.
Больницу она покидала почти в сумерках, между домами сыпался холодный мелкий дождь. Его капли блестели на щеках Элис, смешиваясь со слезами.
– Нет! – воскликнула она, стуча каблучками по тротуару.
Все, хватит сырость разводить, ее тут и так предостаточно. Муж лежит на больничной койке, его чуть не убили, а она чем занимается? Плачет и жалеет себя, как последняя никчема? Может, не случайно Ганс прозвал ее Одуванчиком? Элис считала, это из-за ее светлых волос, вечно они не подчиняются расческе, так и норовят встать дыбом. Но теперь кажется, что слово носит другой смысл. Может, в глубине души Ганс считает ее настоящим одуванчиком – привлекательным, но нестойким цветком. Пустышкой. Ей не раз говорили, что она принадлежит к кукольному типу женщин. Симпатичная дурочка, предмет насмешек.