Я взяла с собой полотенце. Плотно зажала нос и рот, но тошнотворно сладкий запах был так силен, что мне пришлось отступить и закрыть глаза. Я несколько раз судорожно вдохнула, потом сделала шаг вперед и увидела это.
Куйо раскопал всю яму.
Куйо добился своего.
Он сидел на краю, виляя хвостом.
«Видишь? Видишь? Видишь?» — говорил этот виляющий хвост.
Собака смотрела широко распахнутыми карими глазами.
«Ты мне не верила, — говорили они. — Ты пыталась утащить меня отсюда. Но теперь-то ты видишь?»
О да, я видела…
Пакет клубники, которую принесла миссис Хенслин (а я забыла на крыльце). Крольчонок под колесами цветочницы (и букет красных роз). Олениха на разделительной полосе (и кровь на бампере).
Тело.
Разрушительные годы, проносящиеся мимо.
Десятки лет.
Одряхление плоти. Пятна и морщины, пришедшие с возрастом. Мой отец, заживо гниющий и прикованный к стулу.
Или — нежные щечки ребенка. Ротик в виде розочки у материнской груди. Маленькие мальчики на ковре в гостиной с игрушечными грузовиками. Звуки, которые они издавали, подражая рычанию мотора. Кофейный столик. Царапины на ножках.
— Гарретт, — позвала я.
Он смотрел на меня снизу удивленными глазами — глазами, засыпанными землей, но все равно глазами Гарретта.
— Господи, Гарретт! — воскликнула я.
Одна рука лежит на груди, словно он о чем-то задумался.
Колено согнуто, словно он пытается встать.
Одет в белую рубашку с воротником, застегнутым на пуговицу, ту самую, в какой он пришел к нам на ужин. Только теперь серую от грязи.
Куйо безмолвно стоял на краю ямы, то заглядывая вниз, то поднимая глаза на меня.
«Видишь?»
Поразительно, но я в точности знала, что нужно делать.
Я двадцать лет была женой и матерью. Теперь мне казалось, что все эти годы были лишь подготовкой к тому, что мне предстояло сделать. Годы, отданные ведению домашнего хозяйства, многому меня научили. Сколько мусора я убрала, сколько пыли вытерла. Сколько времени провела, ползая на коленках возле клумб, — прополка, подрезание корней, посев семян, мульчирование почвы.
Я полжизни потратила на уничтожение улик и выращивание новых доказательств.
Я в точности знала, что делать.
Пошла в комнату Чада, включила компьютер, извлекла твердый диск, бросила в помойное ведро и вынесла мусор.
Из ящика для грязного белья достала одежду, в которой он был в ту ночь в «Стивере». Принесла в гостиную, несмотря на жару — восемьдесят пять градусов, если верить термометру, — развела огонь в дровяной печи, встала перед ней на колени и одну за другой сожгла все вещи Чада.
Они горели медленно, но в конце концов не осталось ничего, кроме золы.