На несколько минут в трубке повисла мертвая тишина, в которой я различила звук, похожий на приглушенный шум озера Мичиган — волнообразный ритм неостановимого движения воды, исходивший либо из телефона, либо из глубин моего собственного уха, — а затем я услышала щелчок. Ее попытка увенчалась успехом.
Старческий голос (неужели это мой отец?) ответил только после одиннадцатого гудка.
— Папа? — спросила я.
— Да, — ответил он.
— Папа, это я. Шерри.
— Да.
— С тобой все в порядке? Мне передали, что ты плохо ешь.
— А?
— Папа, как ты себя чувствуешь? У тебя все в порядке?
— Все в порядке, — ответил он.
— Я к тебе приеду, — продолжала я.
— Мне ничего не нужно.
— Знаю, — сказала я. — Мне нужно. Я хочу тебя видеть. Я по тебе скучаю.
— Делай как знаешь, — ответил он.
— Я люблю тебя, папа, — сказала я, хотя стопроцентной уверенности, что человек на другом конце провода мой отец, у меня так и не возникло.
О какой уверенности тут говорить?
Разве я знаю, как теперь звучит голос моего отца? Разве мне легко его узнать?
Голос своего отца в молодости я узнала бы без труда, но он давно исчез и вместо него появился другой, неотличимый от голосов всех стариков — скрипучий и далекий, словно придавленный камнем, словно писк пичужки, зажатой в детских руках.
Больше он ничего не сказал. Я услышала стук, как будто он уронил телефонную трубку и она покатилась по полу.
Затем — щелчок. Кто-то повесил трубку.
По дороге на свою квартиру я остановилась у бакалейной лавки, купила бутылку мерло, два бокала, два бифштекса, две картофелины и пучок спаржи, такой свежей и крепкой, что даже не верилось, что эти стебли, выкопанные из земли и расфасованные в Калифорнии, пропутешествовали в ящике через всю страну. Она производила впечатление выращенной где-то здесь, поблизости. Стебли сохранили в себе все весенние соки, а кончики, похожие на острые стрелы, даже казались опасными. Оружие, замаскированное под облик растения. Я простояла в овощном отделе лишнюю минуту, поднесла их к лицу, как букет цветов, и вдохнула их аромат.
Мимо меня прошла старушка с тележкой, которую она одновременно и толкала, и опиралась на нее. Тележка была пуста, если не считать нескольких бананов в мелких коричневых пятнышках.
Она посмотрела на меня, я — на нее.
Ее напудренное лицо с тонкой, как пергамент, кожей выглядело так, словно, прикоснись я к нему, от него отделится нечто белое и блестящее и останется на кончиках моих пальцев.
Я точно уже видела ее раньше — в приемной напротив расположенной в подвале больницы лаборатории, где я ждала результаты анализа крови. Холестерин. Уровень гормонов. Гемоглобин. Лейкоциты. Расчет веществ и клеток, циркулирующих в крови, которые можно сосчитать, сделав соответствующие выводы. Одетая в серое платье, она вязала, и постукивание ее спиц, казалось, служило тихим подтверждением того, что время уходит. Секунда за секундой. Вечность, выраженная в детских одеяльцах, обращенная в зимние шарфы.