— Любишь ее, значит? — спросил Ярец.
— Люблю. Больше жизни люблю.
— У меня тоже когда-то была жена. — Ярец опустил голову. — Ее татары в плен угнали. Меня в одну сторону увели, ее — в другую… С тех пор никаких вестей о моей Голубе. Наверное, сгинула где-то в неволе.
— Значит, ты должен меня понять. Страшно терять ту, которую любишь.
Проводник немного помолчал, а потом во взгляде и голосе его появилось недоброе выражение:
— А те фрязи, которых ты хочешь догнать, они что же, идут воевать за татарского хана?
— Не за хана они идут воевать, а за деньги. Они наемники, война — их ремесло.
— Плохое ремесло, — угрюмо сказал Ярец. — Что же отец-лекарь не научил их своему ремеслу?
— Не получилось у него. Старший сын захотел денег и славы, а младший — совсем еще мальчишка, брат его в это дело втянул, наговорил, что только в бою можно стать мужчиной. Мне надо их спасти, я обещал знахарю. Помоги мне, Ярец! Я должен успеть до начала битвы!
Пока Донато объяснялся с Ярцем, Тырта, не понимая языка, настороженно посматривал на собеседников, потом стал расспрашивать родича, о чем шла речь. Ярец растолковал ему и с хмурым видом добавил:
— Выходит, фрязин-то ничего плохого не замышлял, а я его столько времени водил за нос, хотя мог бы уже догнать кафинский отряд, если бы правильно шел по следу, а не уводил в сторону.
— Ну и ладно, не больно ты и сокрушайся, — махнул рукой Тырта.
— Нет, все-таки неловко мне перед Донато, — вздохнул Ярец. — Получается, что я его подвел ни за что ни про что, а ведь он мне хорошо заплатил. Надо бы это поправить, если еще не поздно.
Донато, делая вид, что не понимает, о чем говорят между собой славяне, вновь настойчиво обратился к проводнику:
— Выехать нам следует как можно раньше, прямо на рассвете. Похороним Галеотто — и в путь. Ты обещаешь мне, что Никколо до утра проснется?
Ярец, видимо, испытывавший угрызения совести, кивнул:
— Проснется, растолкаем. И фрязей постараемся догнать. Хотя ручаться не могу. На все божья воля. А теперь иди спать, и мы пойдем. А то ведь этак вовсе можно с ног свалиться.
Донато тяжело вздохнул и, уже не тревожась за свою безопасность, отправился на ночлег. Но, измученный усталостью и волнениями, он все равно спал чутко и заранее знал, что проснется с первыми лучами рассвета.