За её плечами вился призрачный плащ, и в самом деле слагаясь в Тёмную Птицу, но не осталось и следа прежней истребительной мощи.
Страх, страх нёсся перед бегущей, а вовсе не жажда истребить всё и вся. Лемех ощутил это всем существом, нюхом, словно зверь, точно волк, защищающий щенков. Он, простой смертный, знал, что бегущее создание – не человек, хоть и похоже на человека, – сейчас слабее ребёнка. Оно может вновь обрести силу, но для этого…
Оттолкнуть повисшую на руке Борозду, размахнуться топором и ударить, без мыслей, чувств и паники. Просто срубить ветку, дать ей упасть, и…
Теперь уже можно было видеть женщину в золотом облегающем платье, в котором, казалось, и бежатьто невозможно. Она быстробыстро перебирала босыми ногами, плывя над самой поверхностью.
А за нею, стремительно глотая пространство, накатывалась не то волна, не то облако, не то скопище смерчей. Серая бурлящая, кипящая завеса, непроницаемая для глаз; её передняя кромка то и дело вспухала багряным, песочным, закатным. Пурпур и кровь, складывающиеся в невообразимые гротескные фигуры, чудовища, словно перетекающие одно в другое; здесь крыло, там пасть, тут лапы с когтями; возникала порой и человеческая фигура, вернее, похожая на человеческую – с бычьей головой и двумя парами рук на достойном сказочного великана торсе.
Все они возникали, вспыхивали ярко на тёмносером фоне и тонули вновь, словно голодное море не желало выпускать жертву. А может, и не жертву, может, они были его атакующим, наступающим авангардом; вправо и влево, насколько мог окинуть взгляд, живая завеса вздымалась, разворачиваясь, точно полы исполинского плаща. Это донельзя напоминало явленное Бороздой видение, видение Тёмной Птицы, несущей губительные молнии на изломах крыла. Здесь молний тоже хватало, они срывались с извивов серой волны, целясь в ускользающую золотую фигурку.
Ариша замер, уставившись на Лемеха, – кажется, парень не сомневался, что батяня непременно чтонибудь да придумает. Гриня сполз вниз, сидел, привалившись к коленям брата, и, склонив недоумённо голову, неотрывно глядел на подступающую смерть.
Лемех глянул вниз, на валяющуюся перерубленную ветвь, нагнулся, неспешно поднял. Ладони покалывало, от дубовой коры по запястьям и дальше, к локтям, поползло приятное тепло.
Бегущая приближалась. Борозда замерла, закусив губу, по щекам стекали слёзы, руки тряслись.
– Ничего, эльфка, – у Лемеха получалось только хриплое рычание, как всегда перед атакой «Весельчаков», – ничего, мы ещё повоюем!
– Наш мир, – прошептала она. – Наш мир… ты его убил.