Ловушки кончились, а вот торная тропа – началась. И не просто тропа, потому что эвон, глянька, на каждом повороте – по резной фигуре. Эльфы, диковинные звери, птицы, иные знакомые – цапли, журавли, лебеди – иные вовсе невиданные. И ведь нет, не вырезано это, оно само так выросло! Всё живое, железо не касалось.
Лемех постоял возле большой – в полный рост – фигуры девушкиэльфийки в плотной, облегающей охотничьей одежде. Срамота одна! Портки, как на мужике, да ещё и в облипку, такие невесть как натянуть. Да и девка сама не фигуриста ничуть, ни обнять, ни пощупать. Ни груди, ни кормы. Хотя, конечно, из лука наверняка стрелу в птичий глаз вгонит за две сотни шагов и в полной темноте. Когда так стрелять умеешь, грудь со всем остальным иметь не обязательно.
Теперь можно было не просто пробираться, а «шествовать со всею приятностию», как говаривал ротный начальник «Весельчаков Арпаго», когда рота, получив султанское жалованье, направлялась в весёлый квартал Арраса.
И Лемех шествовал. Ни от кого не скрываясь, спокойно и действительно «с приятностью». Лес вокруг него жил, напевал чтото себе под нос, словно гигант, которому нет дела до карликов, копошащихся у его ног.
Разумеется, ровно до той поры, пока карлики не решат чемто у него поживиться.
Зачарованный Лес не обращал внимания на путника. Никто не попадался навстречу, никто не спешил остановить дерзкого, никто не целился в него из сгущающегося сумрака. Лошади хоть и беспокоились, но умеренно; Найда, шнырявшая в зарослях по обе стороны от украшенной фигурами тропы, ни о чём не предупреждала.
На мягких крыльях неслышно пронеслась крупная птица, с перьев срывались крошечные капельки светящейся росы. Лемех вёл коня в поводу, пальцы правой руки плотно сомкнулись на топорище. Равнодушие эльфийских владений тревожило; не так, совсем не так представлял он себе своё появление здесь, и это было плохо: ошибся в одном предположении – ошибёшься и в другом.
И потому они просто шли. Шли, вбирая звуки, запахи, медленно гаснущие вместе с днём цвета Зачарованного Леса. Сперва Лемех недоверчиво хмурился да вертел головой – мол, листочкицветики тут и впрямь не такие, как везде, но где «зачарованность» то?
С приближением сумерек, с медленно гаснущим закатным заревом наступала и магия. И нет, дело было не во вспыхивающих тут и там крошечных многоцветных огоньках, не в порхающих ночных бабочках, переливающихся всеми цветами радуги, не в тихой даже песне Леса, что катилась следом за путниками, – чтото пряталось за самой гранью, на меже света и тени, кралось следом, заставляло шевелиться причудливые тени, колыхало ветви безо всякого ветра, дышало в затылок, заставляя коней тревожно прядать ушами. Найда перестала метаться из стороны в сторону, трусила рядом, полузакрыв глаза; но Лемех знал, что верная его спутница сейчас чует и ощущает куда больше, чем он сам.