По мере того как глаза Рембрандта привыкали к глубокой тени, он замечал, как там и сям выступают из нее роскошные восточные вещи: алые и малиновые подушки; красивое старинное кресло с сиденьем, обитым оливково-зеленой тканью; большой сосуд из чеканной меди, стоявший на каминной доске и наполненный высокими сухими камышинками; ширма из полированного дерева с такой сложной резьбой, что оно казалось настоящим кружевом.
В освещенном пространстве у окон стояли маленький инкрустированный столик и два стула. Де Барриос любезным жестом пригласил гостя сесть, Рембрандт опустился на один из них и, вынув из кармана влажный носовой платок, отер потное лицо, а хозяин вернулся к двери и голосом, который эхом отдался в соседних комнатах, крикнул:
— Абигайль! Спустись-ка на минутку вниз, слышишь? У нас гость.
Затем де Барриос придвинул к столу из темноты третий стул, и его растрепавшаяся темно-рыжая шевелюра и смуглая кожа заблестели в розовом свете.
— Абигайль — это моя жена, — пояснил он. — Она наверху с детьми. Ваш визит приведет ее в восторг — она тоже видела ваши работы. Вы писали портреты двух наших друзей — Юдифи де Лана и раввина Элеазара бен Соломона. Несколько лет назад, когда я женился на Абигайль, мы хотели заказать вам наши портреты, но не сумели разыскать вас. В большом доме на Бреестрат вас уже не было. Кто говорил, что вы уехали в Гулль, кто уверял, что вы работаете теперь при шведском дворе, и точно я узнал только одно — что вы удалились от дел и оставили живопись.
Малиновый занавес зашуршал, Рембрандт поднял голову и заметил женщину, такую же призрачную, как великолепные вещи, неясно возникавшие перед его глазами. Лишь войдя в пространство, очерченное медноватым сиянием вокруг столика, она обрела подлинную телесность, и художник увидел, что волосы у нее светло-рыжие, лоб высокий и выпуклый, глаза серые, с тяжелыми веками, рот довольно крупный, а влажные губы изогнуты в смущенной улыбке. Какого цвета у нее платье — Рембрандт так и не определил, потому что шелковая ткань была пронизана отсветом занавесей. Женщина, казалось, вся сверкала, как восточный идол, — столько было на ней блестящих драгоценностей и мерцающего золота: гранаты на круглой шее и в ушах, жемчуга на запястьях, брошь из резного янтаря на небольшой упругой груди.
— Это господин ван Рейн, Абигайль, господин Рембрандт ван Рейн, — представил ей гостя муж.
— В самом деле? — Лицо хозяйки сразу доказало художнику, что она непритворно обрадована новым знакомством. — Вы не поверите, маэстро, — негромко продолжала она голосом более низким, чем обычно бывает у женщин, — не успели мы пожениться, как отправились разыскивать вас на Бреестрат. Однако этот большой дом был заколочен и пуст, и…