Тем временем Молчун, прикончив мясо, пристроил свою кость на пеньке и вытянул из-за спины топор…
— Ха-а!!
Кость разошлась вдоль, и брызнувший во все стороны мозг попал ляху на лицо…
— Скотина! Не мог поосторожней? Рубаху же заляпаешь! — немедленно заверещал Арсений и снова со вздохом оборотился к ляху. — Во… Видал? А завтра таких еще полсотни привалит! Да воевода… Рудным его кличут. Вот уж зверь, куда там этому. Сколько кровушки пролил! И своих-то, кто не угодит, запросто живьем спалит, али в муравейник зароет. За то и прозванье свое получил! Я, уж как он появляется, стараюсь от боярича нашего без особой нужды далече не отходить. Боярич-то, хоть и молод, а все равно его слово здесь главное. И он ученого человека в обиду не даст…
А Савелий смачно, с присвистом, высосав из кости мозг и зашвырнув ее в кусты, почесал живот и принялся оглядываться явно в поисках еще какого-нибудь развлечения. И в этот момент столь удачно разыгрываемый сценарий, чуть было не поломался — из дома, с озабоченно-решительным выражением лица, выскочила «Дунька-отличница» и грозно, как, видимо, ей самой представлялось, вопросила:
— Пошто наших женщин забрали? Матушка-княгиня гневается и велит…
— Гы-ы-р-р… — Савелий развернулся со слоновой грацией и вразвалочку направился к боярышне, растопырив лапищи, недвусмысленно сулящие девице жаркие объятия. Евдокия словно с разбегу на стену налетела, Мишка затруднился бы определить, что у нее шире распахнулось — глаза или рот? Но ни писка, ни визга — похоже, девицу настигло то состояние, которое сами женщины описывают словами «голоса не стало».
— Ты куда? Стой, скотина! — бросился следом за Молчуном Арсений.
— Гы?
Савелий, не оборачиваясь, сделал вполне понятный жест бёдрами и руками.
«Не перестарались бы… ведь заикой же девчонку сделают!»
— С ума съехал? — отчаянно взвыл «защитник». — Боярич сказал пока не трогать… Голову снимет!
— Ых…
Савелий бросил ещё один взгляд на Евдокию и нехотя вернулся на прежнее место. Боярышня изобразив рукой какой-то неуверенный жест, будто искала опору, мягко, словно тряпочная, осела на землю.
«Да что ж она хлипкая-то какая? Вроде бы на свежем воздухе и в корсет не затянута, а в обморок брякнуться при каждом удобном случае норовит. Хотя, нет — шевелится и глазами лупает, просто ноги подкосились. Ну, Савелий, ну артист!»
Евдокия так и осталась сидеть в полной прострации, а действо благополучно вернулось к первоначальному сценарию.
— Слышь, Гробня! Я тут отойду, а ты пригляди, да не балуй, смотри! — распорядился Арсений, обращаясь к Молчуну, — до боярича я… Сказать надо, что смысленный человек к нам попал, может, полюбопытствует.