Возница приложил к уху грязные опухшие пальцы.
— Вы сказали, у черного входа? Хорошо, мисс.
Нерина опустилась на сиденье.
— Я ничего не могла поделать, я должна была уехать. У меня не было другого выхода. — Нерина произнесла это вслух и немного приободрилась.
Когда она вернулась домой в прошлый раз, тетя рассердилась, но Нерина не боялась свою тетушку Энн. Дрожать от страха ее заставлял дядя Герберт. Девушка заранее представляла себе его издевательский тон, который срывался на крик, как только она пыталась что-нибудь объяснить! Она боялась, что он снова будет перебивать ее, отметая все доводы, высмеивая ее страхи и повторяя, что она должна зарабатывать себе на жизнь и чем скорее она оставит свои капризы, тем лучше.
Нерина вспомнила, как в прошлый раз была вынуждена прямо сказать ему, почему оставила место гувернантки двух детей некоего пожилого вдовца. Вспомнила, как дядя настаивал, чтобы она во всех подробностях описала ему приставания своего работодателя. И когда, сгорая от стыда и унижения, она наконец умолкла, лорд Кардон презрительно рассмеялся и заявил, что все ее россказни — не что иное, как плод воспаленного воображения.
На этот раз будет еще хуже. И хотя Нерина и намеревалась сообщить ему минимум подробностей, она знала, что лорд Кардон сумеет вытянуть из нее признания, которых ей вовсе не хотелось делать. Она знала — знала еще с самого детства, — что он испытывает какое-то непристойное удовольствие, унижая ее. Он ненавидел ее еще с тех пор, когда она подросла настолько, чтобы уклоняться от его далеко не отеческих поцелуев перед сном. Ненавидел после того, как Нерина, рыдая, выбежала из его библиотеки одним дождливым субботним вечером. Ненавидел с тех пор, как она выросла и он больше не мог бить ее, потому что это вызывало у него садистское наслаждение.
И все же он был ее опекуном и единственным родственником. Иногда Нерина и сама не могла решить, что лучше: выносить унижения и страдать в чужих домах, где она работала гувернанткой, или вернуться в дом дяди.
Уезжая в последний раз из Роуэнфилд-Мэнор, она поклялась себе, что не вернется, что бы ей ни пришлось пережить. И вот спустя три месяца она все же вернулась. Было невозможно, совершенно невозможно оставаться в одном доме с маркизом Дроксборо. Она вспомнила его жестокие, бесстыдные глаза, которые впивались в ее лицо, руки, которые тянулись к ней, язык, которым он поминутно облизывал тонкие губы. Ей казалось, что в целом мире нет человека порочнее маркиза. Нерина выдержала целых три месяца, но наступил момент, когда она поняла, что жить так дальше невозможно.