Ему, впервые попавшему на такое богослужение, все было интересно и в новинку, а вот его средний брат после первых десяти минут гулкого молитвенного "гудения" стал потихоньку поклевывать носом. Разумеется, многоопытный дядюшка такие моменты отслеживал прекрасно (и густой сумрак ему в этом совсем не мешал) тут же взбадривая племяша едва заметным тычком в плечо. Ткнул раз, потом другой... А после третьего другой его племянник не выдержал, и сделал ровно два шага вбок, вставая в аккурат за спиной брата Ивана. Положил ему руки на плечи, чуть-чуть прижал к себе и дружелюбно улыбнулся, когда тот от неожиданности повернул голову. Легонько кивнул на священника, наконец-то добравшегося до отпуста , и тихо-тихо прошептал:
- Немного осталось.
Услышав в ответ такое же тихое:
- Ага.
Сквозь длинные и узкие окна-бойницы под куполами виднелось серое небо, когда утих последний звук заканчивающей службу молитвы. Выдержав приличествующую паузу, шевельнулся государь, вслед за ним свободнее вздохнули его ближники, ну а потом этот почин подхватили и остальные бояре, наполнив воздух шорохом одежд и осторожными шепотками.
- Митя, а ты де был? Я заходил, а тебя все небыло и небыло...
Средний брат так и стоял, даже не пытаясь вывернуться из под рук, даже наоборот, прижался чуть поближе. Дмитрий тихонечко вздохнул, но ответить не успел - к ним подошел Великий государь, царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси . Присел на одно колено, слабо улыбнулся, обхватывая и одновременно притягивая к себе сыновей, ласково взъерошил им волосы и ненадолго замер, позволяя себя рассмотреть. Едва заметные морщины на лице, тени под глазами, обострившиеся черты лица - двадцатидевятилетний великий князь выглядел лет на десять старше своего реального возраста. А еще, кроме тщательно скрываемой тоски и застарелой боли, в его глазах можно было увидеть утихшую на время жестокость и отблески будущей большой крови. Ничего не забыл государь, никому не простил: ни сиротства своего, ни того, как они голодали и мерзли в собственном дворце с младшим братом Юрием. Ни бесчинств боярских, ни смертей близких людей, с матери и кормилицы начиная, и любимой супругой заканчивая...
- Ну что, чадушко мое, выздоровел? Ты уж не болей больше у меня, ладно?..
- Хорошо, отец.
Тишина вокруг установилась такая, что хоть ножом режь. Сколько было пересудов про странную немоту первенца и наследника царя, сколько глубоких мыслей и предположений высказано!
- Так ты у меня говоришь!?!.. А ранее что же молчал?
Царевич чуть повозился, высвобождая из родительских объятий руку, потом прикоснулся к собственному горлу: