И: Ну, он был самый лучший русский журналист. Даже не журналист…
МГ: А кто в мировой культуре как поэт XX века может быть поставлен рядом с Мандельштамом? Лорка. Кто еще может? Я просто… я не настолько знаю.
ЕВ: Нет, но мы просто плохо ориентируемся в англо-американской традиции, так сказать, там кто-то ставит по, так сказать, как бы простоте…
И: Но они его не читали.
ЕВ: …Но при этом по философичности, например, того же Киплинга, например.
Л: О Пастернаке не слышали, о Булгакове…
ЕВ: Дальше. Потом есть…
Л: Киплинг — далекое прошлое.
ЕВ: Ну как, ну все-таки как же — начало века и захватывает эти все коллизии XX века с войнами, со всем. Дальше. Потом американцев…
Л: Тогда Белый, да, пожалуйста. Мы отказались от Белого, потому что это до 17-го года.
ЕВ: Ну да.
МГ: Да, в общем, по-настоящему XX век с 14-го — 17-го. Конечно, из трех названных: Мандельштама, Платонова и Булгакова Мандельштам и Платонов чрезвычайно тяжелы для того, чтобы знакомить с ними…
И: Это да, но это уже следующее, это уже когда…
МГ: Ну понятно.
И: Это уже головная боль и бессонница на следующий год.
Л: А, кстати, Булгаков хорош тем, что он достаточно…
МГ: Да-да, он же известен. Я думаю, что они насчет тиражей…
И: Его играют… спектакли — да, все есть — есть Киев, есть Москва.
Л: Хотя мне кажется, на самом деле, «Мастер и Маргарита» никто еще не разжевал как следует, его еще нужно…
МГ: Что?
ЕВ: «Мастера и Маргариту» еще никто не разжевал.
Л: Он еще не понят, на мой взгляд.
МГ: Ну вот единственно его мог бы понять Шнитке.
Л: Это другой тип понимания.
МГ: А Шнитке — я пропустил — он как сейчас, не знаете?
И: Он сейчас плох, и он в Германии.
ЕВ: Но он в реанимации больше месяца.
МГ: Он живет в Германии.
ЕВ: Это понятно.
МГ: Он же вообще живет в Гамбурге. Потом, мне сказали, что он очень болен.
И: Я тоже знаю, что он очень болен.
Л: Относительно Булгакова.
И: Я знаю, что умер в ходе строительства в Москве какой-то композитор.
ЕВ: Да, Николай Каретников умер.
И: Умер неделю назад.
МГ: Знаете, есть еще одно соображение в пользу называемых имен. Что адекватно к ним и в связи с ними может быть представлена русская мысль, потому что русская мысль (в отличие от западной) не столь профессионализирована и никогда не была в отрыве от литературы и от искусства, она всегда работала образами гораздо больше, чем понятиями. И если они хотят рядом с писателями и так далее, композиторы — как? что? — им не подходят вообще? Потому что, если бы так, мы могли бы немножко четверку… и назвать Шостаковича все-таки.
И: Да, но у них пока писатели…
МГ: Ну, пожалуйста, это их дело. То, конечно, названные люди в полной мере могут быть названы мыслителями, потому что… и это особенность вообще русской культуры.