А каким изматывающим и неприятным может стать подобный процесс, он видел еще яснее после двухчасового разговора с Дорсетом. Если бы хоть что-то выплыло наружу, это было бы таким прилюдным выворачиванием накопившихся нравственных лохмотьев, что после ухода Дорсета Селдену захотелось проветрить комнату и хорошенько подмести. Но ничто не должно вылезти, и, по счастью, грязные отрепья, хоть и собранные в кучу, не так-то уж легко было бы соединить в однородное полотно склоки. Обтрепанные и неровные края не всегда подходят друг к другу, множество обрывков пропало, те куски не годятся по размеру, эти — по цвету, и, естественно, профессиональной обязанностью Селдена было сделать все возможное, чтобы раскрыть клиенту глаза на все эти несоответствия. Однако для человека, настроенного как Дорсет, и самая профессиональная демонстрация была бы неубедительна, и Селден понял, что сейчас все, что можно сделать, — это утешить и потянуть время, посочувствовать и проявить благоразумие. Он отпустил Дорсета, до краев наполнив его ощущением, что до их следующей встречи тот не должен связывать себя никакими обязательствами, или, другими словами, что в игре он только зритель. Селден понимал тем не менее, что долго в равновесии подобное буйство не удержишь, и пообещал встретиться с Дорсетом на следующее утро в отеле в Монте-Карло. А пока он в немалой степени рассчитывал на слабость и сомнение, которые у таких людей, как Дорсет, возникают сразу же после непривычного расхода моральных усилий, и в ответной телеграмме мисс Барт он написал просто и в приказном порядке: «Полагайте, что все как обычно».
В этом предположении первая часть следующего дня и прошла. Дорсет, будто бы повинуясь категорическому требованию Лили, и вправду вернулся к запоздалому обеду на яхте. И трапеза была самым трудным временем в этот день. Дорсет погрузился в угрюмое молчание, обычно и следовавшее за его, как называла это Берта, «припадками», так что несложно было в присутствии слуг сделать вид, что дело именно в этом. Сама же Берта, казалось, мало заботилась о том, чтобы использовать эти очевидные способы защиты. Она просто предоставила мужу нести весь груз случившегося, как если бы сама была слишком погружена в обиды, в свою очередь оскорбленная тем, что ее можно в чем-то подозревать. Для Лили подобное отношение было самым зловещим, самым озадачивающим элементом во всей истории. Когда она пыталась снова и снова раздуть слабую искорку разговоров, выстроить рассыпающуюся структуру «видимостей», ее собственное внимание постоянно отвлекалось на вопрос: «К чему она ведет, черт побери?» Поскольку было нечто по-настоящему раздражающее в одиноком неповиновении Берты. Если бы только она подала подруге намек, тогда они успешно защищались бы вместе, но какая польза от Лили, если она столь расчетливо отторгнута от участия? Быть полезной — вот все, чего она хотела на самом деле, ради себя и ради Дорсетов. Она не думала о своем положении вообще, она просто была озабочена попытками разрядить конфликт между супругами. Но завершение короткого унылого вечера оставило ее с чувством, что усилия растрачены впустую. Она не пыталась увидеть Дорсета наедине, определенно избегая возобновления доверительных отношений. Но с Бертой было иначе, она искала доверия Берты, и Берте следовало бы ответить тем же, но этого не происходило, как если бы в порыве безрассудной страсти самоуничтожения та отталкивала протянутую руку.