Во всем мире был только один человек, из-за которого они могли ссориться. И если бы она была здесь, они пили бы хороший кофе, а не это дерьмо.
— Где Рейн?
Лиам даже не посмотрел на него. В его голове зазвенел первый тревожный звоночек.
— Где, мать твою, Рейн?
— Последний раз, я видел ее в своей комнате. Но уверен, что сейчас, она уже ушла.
Невыразительный ответ и промелькнувшее в глазах чувство вины выдавали, что его старый приятель сказал гораздо меньше, чем было на самом деле.
— Ушла куда?
— Наверное, к себе. Не знаю.
— Ты не знаешь, где твоя саба? — спросил Хаммер, изогнув бровь.
Лиам закрыл глаза и вздохнул.
— Она больше не моя саба. Этим утром, я снял с нее ожерелье.
Казалось, эти слова ударили Хаммера прямо в солнечное сплетение. Он почувствовал, как у него отвисла челюсть, он задыхался, а его глаза почти выкатились из орбит. В таком состоянии, любое дуновение легкого ветерка могло смахнуть его с барного стула. Проклятье, да со всего шара земного.
— Что?
— Ты слышал меня. Она еще не готова, а я, блять, устал насильно вытаскивать из нее покорность. Я не разрешал ей уходить, просто дал время все обдумать.
Возможно, это сработало бы с другой сабой, но с этой? Должно быть, она восприняла это, как сокрушительный разрыв их отношений, ни больше, ни меньше.
По понятиям Хаммера, если Лиам снял с Рейн знак своей власти, это означает, что он освободил ее. И она снова стала лакомым кусочком, за который можно побороться. Эгоистичный ублюдок в Хаммере уже хотел устроить вечеринку по этому поводу — Рейн, наконец, могла бы быть его. Доминант же в нем, опасался, что это будет не так-то просто.
Теперь, получив такой от ворот поворот со стороны Лиама, Рейн потребуется нежность и любовь, на которые он едва ли был способен. Но только это поможет ей восстановиться. Сукин сын. Черт возьми, он чуть не схватил Лиама за горло и не придушил его.
— О чем, мать твою, ты вообще думал?! Это был твой вежливый вариант отказа, вместо грубого выпихивания за дверь и пинка под зад?
Лиам рассвирепел.
— Я пытался обучить ее. Ведь именно это, должен был сделать ты, еще несколько лет назад.
Слишком откровенное оскорбление, чтобы безропотно снести его. Пытаясь собрать воедино последние крупицы самоконтроля, Хаммер задышал чаще.
— Если бы ты удосужился спросить меня, то я бы ответил, что подобного рода "освобождение" является терминальной точкой того, что ты мог с ней сделать. Тебе следовало ненавязчиво изменить стиль ее поведения.
— Это, конечно, не твоего ума дело, но я пытался. Раз за разом. Просто я сам уже дошел до ручки.