— Тогда что он хочет от нас?
— Мы, дорогая моя Таня, помещики, землевладельцы.
— Не вижу, чтобы кто-нибудь из белых чем-нибудь владел теперь, — заметил лорд Эндрю.
— Мы не владеем, но красная пропаганда, — объяснил Л-М, — которая более основательна и действенна, чем наша, сумела очернить нас этим ярлыком.
— Что значит «очернить»? — немедленно отозвался барон Нейссен.
— В глазах крестьянства, дорогой мой. К несчастью, наш блестящий и скрупулезный генерал Деникин предпочел отложить аграрную реформу до победы и созыва Учредительного собрания. Тем временем помещикам была обещана компенсация — нужно ведь как-то поддерживать принцип частной собственности, хотя бы ради наших союзников, которые здесь, не будем забывать, защищают капитализм. Итак, мы теряем крайне необходимую возможность общественной поддержки.
— Вы думаете, наши крестьяне не настолько наивны, чтобы все еще верить обещаниям большевиков дать землю? — возразил Нейссен.
— Наши крестьяне не так уж наивны. Доказательство тому: они не верят ни нам, ни красным. Они скорее пойдут за Махно.
— Я скорее пойду к большевикам, — Коленька больше не был самоуверен, — у них может выручить ум. У Махно ничто не поможет.
— Несомненно, Россия — это сумасшедший дом, — лорд Эндрю подвел итог настроениям, превалирующим в иностранных миссиях.
К утру бандитская армия исчезла, и Таганрог вернулся в свое обычное состояние.
Следующим волнующим событием был приезд 13 сентября польской делегации под эгидой Международного Красного Креста. Целью приезда делегации, возглавляемой генералом Карницким, было, как вскоре стало всем известно, достижение согласованности в действиях польской и белой армий.
Вера Кирилловна сразу же устроила прием для генерала Карницкого. На этот раз я не возражала. Но до того, как состоялся прием, Коленька привел меня в кабинет генерала Деникина.
Главнокомандующий был невысоким, обычного вида мужчиной средних лет. Он встал и пожал мне руку, выразив сожаление, что не смог присутствовать на похоронах генерала Майского. Потом сел за свой стол и сказал казенным тоном:
— Передо мной ваше прошение зачислить вас в армию полевой сестрой милосердия. Высоко оценивая ваше участие в нашем деле, я вынужден вам отказать.
Дошли ли до него монархические устремления Веры Кирилловны? Или он испытывал чувство обиды, обычное среди офицеров генерального штаба, выслужившихся с нижних чинов, таких, как он сам и генерал Алексеев, на генерала князя Силомирского?
— Никто не был ближе вас к покойной семье царя Николая II. Это может быть отрицательно воспринято нашим рядовым составом, — продолжал он. — Я отклонил аналогичные просьбы членов низложенной династии. — Он был более, чем оживлен, он был резок.