– Ты же не умрешь, правда, Андрюша?
Ненавижу свое имя. Во-первых, паспортные данные давно не имеют ко мне никакого отношения: Андрей Нечаев остался в «цивильном» прошлом, по Зоне ходит Химик, бывалый сталкер. Во-вторых обращение «Андрюша» напоминает о маме. А я не хочу о ней вспоминать – слишком больно до сих пор. Но из уст Энджи прозвучало так… интимно и, в то же время, тепло, хорошо.
– Не дождетесь! – перевел я все в шутку.
На нас смотрел Пригоршня. Без злобы и зависти, но с затаенной обидой. Сил разбираться не было, поэтому я слегка отодвинулся, и Энджи убрала руку, вздохнула:
– Пожалуйста, побереги себя. Я не хочу, чтобы ты умирал.
– Энджи, – решился навсегда закрыть тему, – тут не говорят о смерти, чтобы не накликать. А за меня не волнуйся: я любимчик Зоны, так просто не сдохну. Буду жить и всем надоедать занудством. Так что прекращай волноваться.
Следом за Шнобелем уже спустился Вик, и я подтолкнул Энджи:
– Давай-ка вниз. Пригоршня поможет мне спуститься.
Она встала и направилась к спуску, как будто и не было этого диалога, короткого, но насыщенного эмоциями.
Мы с Пригоршней остались вдвоем.
– Жалко Патриота, – пробормотал он. – Хоть и знаю теперь: предатель, военным стучал, а все равно…
– Это – Зона. Живи ярко, умри молодым.
Пригоршня странно на меня покосился.
– Ты того. Не надо про смерть.
И я понял: друг боится за Энджи. Запала она ему в сердце. Бывает.
– Хорошо, не буду. Спустишь меня? Что-то совсем ноги не ходят.
Не ходят – это мягко сказано. К дергающей боли в ноге и лихорадке прибавилась эйфория, которая бывает при очень высокой температуре. Меня даже подглючивало: пространство то сжималось, то растягивалось, а время и вовсе куда-то пропало. Поэтому ни спуска, ни дальнейших поисков укрытия я не запомнил, выпал из жизни команды.
Очнулся уже в спальнике.
Горел костер, освещая провалившуюся – только балки остались – крышу какого-то дома. Осмотрелся: три стены защищали от ветра, четвертая – наполовину разваленная – создавала иллюзию закрытого пространства. Стены из бруса, старого, потемневшего от времени.
У костра собралась вся команда. Шипели, разогреваясь, консервы в открытых банках, и несмело трогал струны гитары Шнобель. Играть не решался – просто гладил, и инструмент отзывался протяжным стоном, оплакивая погибшего хозяина.
Я был весь мокрый – температура спала, наверное, меня чем-то обкололи, пока дрых. Интересно, хоть сам дошел или Пригоршня донес на могучих плечах?
Энджи сидела, притянув колени к груди и обняв их, смотрела на огонь. Вик заваривал чай в походном котелке.