— Они не настоящие, — кивнула она и снова закашлялась. — Я делаю их из всякого мусора. — Она махнула рукой.
— Зачем? — спросил он тоном любопытствующего подростка, который пришел в гости к мудрой тетушке.
— Чтобы не гнили, как настоящие. — Она шумно, со свистом вздохнула. — Вы, доктор, лучше других знаете — все настоящее гниет и портится. — Рассмеялась.
— Да вы философ.
Антон поддержал ее смех, неожиданно закашлялся и за это рассердился на себя.
— Я не философ, я ваша больная, — напомнила ему женщина.
— Да-да, конечно, — пробормотал он смущенно. Вместо того чтобы немедленно лечить, он «разговоры разговаривает», как выражается его многоопытная медсестра.
Но эта больная была не такая, к каким он привык. Обычно, едва переступив через порог, Антон слышал жадобы, потом вопросы, следом — самоответы на них. А здесь? Да, он задает вопросы, но разве по теме?
Антон отвернулся от зеркала, поколебался, снимать все-таки ботинки или пройти в них. Вспомнил не без удовольствия, что надел новые черные носки. Насчет носков мать предупредила в тот день, когда он нанялся в поликлинику.
— Да идите так. — Хозяйка махнула рукой. — Видите, вон торная тропа в моем огороде. — Она указала на сделанную из тряпичных обрезков дорожку.
Дорожка вела прямо в спальню. Которая, как он понял, не только спальня, но и мастерская, и гостиная. Единственная комната в квартире, как ей назначено с самого начала, исполняла любые прихоти и капризы хозяйки. А хозяйка, судя по всему, не церемонилась.
Антон почувствовал, как странно заколотилось сердце. Никогда прежде он не видел ничего похожего. Мать не занималась рукоделием, а здесь…
Он сощурился от ярких вспышек — разноцветные лоскутки ткани на столе, на кресле… Клубки ниток… Из них торчат металлические спицы, угрожающе-колюче сверкают под лампой с розовым абажуром.
Антон поставил докторский саквояж на табуретку и хрипло сказал:
— Раздевайтесь. — Отвернулся к окну и не поверил собственным глазам.
За окном стоял вагон, в котором круглились головы людей. Они показались ему невыносимо серыми после разноцветья, только что ударившего по глазам. Головы были неподвижны, как клубки ниток.
Он зажмурился, желая отделаться от странной картинки. Антон вздохнул, отвернулся от окна и… едва удержался, чтобы не зажмуриться снова. Перед ним сидела хозяйка, обнаженная по пояс. Круглые груди на фоне пестроты и яркости казались белее низкого белого потолка. Конечно, он уже повидал обнаженные тела, но такое — впервые. Он замер, рассматривая то, что ему открылось.
Антон снова на секунду отвернулся к окну. Не он один смотрел на женщину. Казалось, головы вот-вот выпадут из вагонного окна, силясь рассмотреть получше.