Свисток мадридского экспресса пробудил меня от философских раздумий. Поезд примчался на станцию на полном ходу, и раздался скрип тормозов. Медленно и степенно, как и положено такой грузной машине, поезд остановился. Первые пассажиры — просто безымянные силуэты — начали сходить с поезда.
Я лихорадочно обыскивал взглядом перрон, сердце бешено билось в груди. Десятки незнакомых лиц мелькали передо мной. Вскоре я начал задумываться — а не ошибся ли я днем, поездом, вокзалом, городом или планетой. В этот момент я услышал голос, который не мог не узнать.
— Дорогой Оскар, вот так сюрприз. Мы по вам соскучились.
— Могу сказать то же самое, — ответил я, пожимая руку пожилого художника.
Марина вышла из вагона следом.
На ней было то же белое платье, что и в день отъезда. Она молча мне улыбнулась, глаза засияли.
— И как там в Мадриде? — спросил я, взяв у Германа чемодан.
— Чудесно. И в десять раз прекраснее, чем в мой последний визит, — ответил Герман. — Если он не перестанет расти, то скоро займет всю равнину.
Я заметил, что Герман говорил особенно бодро и оживленно, из чего стало ясно, что новости от доктора из Ла-Пас были замечательные. По дороге к выходу, пока Герман поддерживал непринужденную беседу о развитии железнодорожного транспорта с оторопевшим носильщиком, мы с Мариной могли поговорить наедине. Она сильно сжала мне руку.
— Как все прошло? — прошептал я. — Герман вроде бы весел.
— Хорошо. Очень хорошо. Спасибо, что приехал нас встретить.
— Спасибо, что вернулась, — ответил я. — Барселона опустела с вашим отъездом… Мне столько надо тебе рассказать.
Мы остановили у вокзала такси — старенький «Додж», который шумел сильнее мадридского экспресса. Мы ехали по улице Рамблас, и Герман, довольный, улыбался, глядя на людей, рыночные площади и цветочные киоски.
— Пусть говорят, что хотят, но такой улицы нет ни в одном городе мира, дорогой Оскар. Даже в Нью-Йорке.
Марина благосклонно слушала комментарии отца, который после поездки казался оживленнее и моложе.
— Чудесное утро, не правда ли? — быстро спросил Герман.
— Да, — ответил я.
— Так значит, вы сегодня не учитесь…
— Фактически, нет.
Герман перестал улыбаться, и на секунду я увидел мальчика, которым он был несколько десятков лет назад.
— Скажите, Оскар, у вас есть какие-нибудь дела сегодня?
В восемь утра я уже был у их дома, как и просил Герман. Прошлым вечером я сказал своему преподавателю, что у меня в понедельник праздник, и если меня освободят от занятий, то на неделе я буду вечерами заниматься в два раза больше.
— Не знаю, что там у тебя за дела в последнее время. Здесь не отель, но, конечно, и не тюрьма. Ты сам отвечаешь за свои поступки, — заключил падре. — И знаешь, что делаешь, — уже не так уверенно добавил он.