Так мы сидели и молчали довольно долго, глядя на отдаленный силуэт скита Сант-Эльм.
— Что сказал врач из Ла-Пас? — наконец спросил я.
Марина подняла взгляд. Солнце уже садилось, и в его янтарных отблесках я увидел слезы в глазах моей подруги.
— Что осталось мало времени…
Я обернулся и увидел, как Герман машет нам рукой. У меня сжалось сердце, а горло сдавило, словно удавкой.
— Он не знает, — сказала Марина.
— Так лучше.
Я взглянул на Марину и заметил, как она быстрым, легким движением вытерла слезы. Не знаю, что на меня нашло, но я вдруг набрался смелости и нагнулся к ее лицу, чтобы поцеловать ее. Марина положила пальцы на мои губы и погладила меня по щеке, медленно отстраняясь. Потом она встала и зашагала прочь.
Я вздохнул.
Я встал и направился к Герману, который что-то рисовал в небольшом альбоме. Я вспомнил, что он уже много лет не держал в руках ни карандаша, ни кисти.
Герман поднял взгляд и улыбнулся мне.
— Скажите-ка, Оскар, как вы думаете, — похоже получилось? — спросил художник, отвлекая меня от забот, и показал мне альбом. Карандашные штрихи с неправдоподобной точностью запечатлели лицо Марины.
— Просто потрясающе, — пробормотал я.
— Вам нравится? Я рад.
На другом конце пляжа был виден неподвижный силуэт Марины, которая смотрела на море. Герман посмотрел сначала на нее, потом на меня. Он вырвал листок и протянул его мне.
— Это вам, Оскар, чтобы вы не забывали мою Марину.
Постепенно сумерки превратили море в расплавленную медь. Герман все улыбался и рассказывал забавные истории, которые случались с ним за рулем «Такера». Марина слушала его, улыбаясь его шуткам, и я снова почувствовал между ними эту незримую связь, казавшуюся мне волшебством. Я ехал молча, прижавшись лбом к стеклу и пытаясь совладать с досадой. На полпути Марина молча взяла мою руку и пожала ее.
Когда мы приехали в Барселону, на город уже спускались сумерки. Герман настоял на том, чтобы проводить меня до дверей интерната. Он припарковал «Такер» возле ограды и протянул мне руку. Марина зашла со мной на территорию. Ее присутствие обжигало, и я не знал, куда от этого деться.
— Оскар, если я чем-то…
— Нет.
— Послушай, Оскар, есть вещи, которых ты не понимаешь, но…
— Очевидно, — отрезал я.
— Подожди, — сказала Марины, стоя у ограды.
Я остановился возле пруда.
— Я хочу, чтобы ты знал: сегодня был один из лучших дней в моей жизни, — сказала она.
Когда я повернулся, чтобы ответить, Марина уже ушла.
Каждая ступенька лестницы давалась с таким трудом, как будто ботинки у меня были из свинца. По дороге я встретил кое-кого из товарищей. Они косились на меня, как будто впервые видели в интернате. По колледжу распространились слухи о моих таинственных похождениях. Но меня это не волновало. Я взял со стола в коридоре газету, отправился в свою комнату, лег на кровать и положил на газету на грудь. Из коридора доносились голоса. Я зажег ночник и попытался укрыться от реального мира в колонках газеты. Но имя Марины было в каждой строчке. «Это пройдет», — подумал я.