Влюблен в шлюху! Что это — знак душевной нищеты или извращение? Встретить подобное возвышенное чувство, воспетое всеми элегическими поэтами, в мире циничного спокойствия и бесчувственности — это, без сомнения, ошибка, свидетельствующая об умственной отсталости. И тем не менее самые гениальные и самые грубые люди часто поддавались этому чувству. Разве не поговаривали, что Наполеон тщетно разыскивал маленькую проститутку, которую он повстречал одним зимним вечером неподалеку от Пале-Рояля, когда ему едва исполнилось восемнадцать. «Ни тебе, ни мне, — рассказывал Марсель Швоб в «Книге Монели», — неизвестно имя той малышки, которую Бонапарт ноябрьской ночью привел в свою комнату в отеле де Шербур. Она была из Нанта, что в Бретани. Она была хрупкой и усталой, и ее только что покинул ее любовник. Она была доброй и простодушной, а ее голос был очень нежным…»
«Будучи еще очень юным, я очень много времени проводил в борделе, — признается нам Филипп Соллерс. — Не в публичных домах, конечно, так как к тому времени их уже не существовало, а в отелях, маленьких отелях Монпарнаса и перекрестка Вавен, под бронзовым взглядом Бальзака, когда шлюхи, яркие, пышные, лениво-неподвижные, находились еще там — с полудня до ночи (…). Ничто в то время не могло заменить для меня чувства, с которым я поднимался в комнату, лихорадочных мечтаний в поисках [девушки], выхода на сцену сцен».
«В Лондоне всегда есть ночные персонажи, которые первыми возникают в воображении образованного путешественника. Сколько раз, поселясь в квартале Стрэнд, в этом тесном и густонаселенном месте, где толпы прохожих вспениваются, словно лимонад, я предавался сну наяву, когда литературные и поэтические фантомы воплощаются в живых людях», — пишет Леон Доде.
Такие фантазмы вполне могли приобретать, помимо прочего, образы женщин, подобных шлюхам на полотнах Пикассо. Мимо клиентов со скрещенными за спиной руками проходят, обнажаясь, женские тела. Женщины с сосками, похожими на штопоры в ларце вьющихся волос, кому-то подносят свой анус и свой половой орган, предупредительно открывают их пальцами с накрашенными ногтями. Победоносные тела, восхитительные в своем бесстыдстве и захваченные вихрем вакханалии, видение которой Пикассо навязывает старому бесстрастному художнику, почти так же как подросток навязывает своим родителям зрелище совершаемых им глупостей и музыку своих грубых слов, чтобы доказать, что он уже стал взрослым.
И по-прежнему с бесконечным изяществом из-под затравки кислотой или резца художника выходят эти любимые женские места. Их с любовью портретировал старик, безумно влюбленный в живопись, таким образом иллюстрируя спустя сорок лет после ее опубликования замечательную прозу Луи Арагона: «О трещина, влажная и нежная трещина, дорогая головокружительная бездна (…). Как прекрасна кожа за вьющимися волосами: под этим украшением, рассеченным любовным топором, сладострастно возникает чистая, покрытая пеной, молочная кожа (…). И сейчас — привет тебе, розовый дворец, палевый ларец, альков, почти разрушенный огромной радостью любви, вульва в своем жару в момент появления. Под фирменным атласом зари — цвет лета. Если только закрыть глаза».