А потом она поступила в колледж, где пол был у всех, а не только у нее. Где попадались бисексуалы и гомосексуалисты. Где вместе с ключом от комнаты в общежитии студенткам выдавали упаковку презервативов.
Потаскуха.
Мерзкое слово вдруг исчезло из ее мира. Утратило всякий смысл. А потом она вышла замуж.
Но теперь… Теперь, усмехнулась Диана, это почти комплимент.
Сорокалетняя женщина в сером спортивном костюме, только что проводившая в школу дочь, у черного входа в дом, где ее ждет только немытая после завтрака посуда.
Мать семейства. Хватило же кому-то чувства юмора назвать ее потаскухой.
Она не рассмеялась, но улыбнулась.
Слово лишилось яда, лишилось своего смертоносного жала, и когда она осознала это, то испытала потрясающее чувство освобождения, как будто долго подозревала у себя страшную болезнь и вдруг узнала, что здорова.
Но кто же прислал ей записку?
Она еще раз пригляделась к почерку. Чем внимательнее она его изучала, тем меньше он ей напоминал знакомый. В конце концов она опять скомкала листок, бросила в мусорный бак, плотно прикрыла крышку и пошла прочь, улыбаясь и напевая себе под нос.
Здесь определенно не о чем беспокоиться.
Какая-нибудь студентка Пола, у которой не все дома. Или ее собственный студент из городского колледжа, которого пришлось отчислить за прогулы. Или школьный дружок, брошенный и давным-давно забытый.
Ей сорок лет. Она прожила в Бриар-Хилле всю жизнь. За это время наверняка обидела невнимательностью или грубостью не одного человека, вернее всего непреднамеренно — специально она никогда никому не хамила. От этих мыслей у нее закружилась голова и стало тошно, словно она заглянула в кишащую мухами вонючую бездну. Не с ней первой такое случается. Может, другие люди тоже получают такие вот бессмысленные записки. На что, интересно, рассчитывал ее автор? Что она ударится в панику? Потеряет самообладание?
Этого нельзя допустить.
Жизнь слишком коротка.
В ее жизни все прекрасно.
И это ее жизнь.
Без Эммы дом всегда казался Диане пустым, хотя нельзя сказать, что это ее сильно огорчало.
Всего час назад здесь кипела жизнь — тосты, кофе, яичница-болтунья, разбросанная по полу спальни пижама, — а сейчас стояла тишина, казалось, все еще хранившая в виде невидимых глазу мельчайших частиц память о невысказанных мыслях, еще недавно витавших в воздухе, пока ее домашние обменивались между собой ничего не значащими репликами.
За короткое время ее отсутствия в доме ничего не произошло. Да и что бы здесь могло произойти, кроме того, что она собралась бы сделать сама?