Вели себя слишком откровенно… Она представила, как говорит это полицейскому, и содрогнулась.
Вели себя слишком…
Ну и что?
Двое красивых молодых людей купаются нагишом, хохочут и занимаются любовью в первое по-настоящему летнее утро.
Пусть даже они нарушили какие-то правила, разве Диана хочет, чтобы их арестовали как преступников?
Ей вспомнилось, как ее собственная обнаженная спина погружалась в прохладную воду и тело, расслабившись, раскрывалось, как створки раковины. Ведь, если честно, ей тоже случалось нарушать границы чужих владений. Соседский двор с бассейном… Горячий воздух над головой… Ласковые объятия воды… Ослепительное сочетание синевы и белизны…
Она поднялась наверх и распахнула гардеробную. Юбки, платья, свитера и блузки висели рядами, частично храня форму ее тела. Даже кожа еще помнила ощущение от ткани и колючих ярлычков, которые она обычно изучала перед стиркой. Предметы одежды, лишенные наполнения, словно душа без тела, пахли ею — ее духами, ее волосами, ее кожей. Диана сняла с плечиков короткое белое платье, которое не надевала с прошлого года, и быстро стянула безобразный спортивный костюм.
Она не собирается становиться старой кошелкой.
Теткой в спортивном костюме, которая подглядывает за соседями.
Всегда готовой набрать 911.
Она не забыла, что сама думала о той тетке.
Спортивный костюм серой горкой упал вниз, Диана ногой отшвырнула его в сторону и закрыла за собой дверь.
Плечики, стукаясь друг о друга, немелодично звякали.
С платьем в руках Диана повернулась и на мгновение оглядела себя, голую, в огромном, до пола, зеркале: все еще стройная, с высокой полной грудью, с длинными тонкими руками и ногами и гладкой кожей. Она представила, как вплывает в серебристое Зазеркалье, и светящаяся пустота льнет к ней, плотно обнимая ее со всех сторон.
На ночном столике рядом с кроватью лежал каталог одежды «Аберкромби и Фитч — весна 2000».
Они сидели на полу, облокотившись спинами о двуспальную кровать, и одновременно потянулись к каталогу. Твердая металлическая рама холодила спину, но их это не тревожило. Они были юными, здоровыми, хорошо кормленными, с расцветающим телом, готовым к новой жизни. Их не беспокоили затекшие ноги или боль в пояснице, на которую вечно жаловались их матери, ворча на неудобное кресло или на то, что опять пришлось поднимать тяжелую коробку. Они принимали обезболивающее, а потом выходные напролет лежали, постанывая, на кушетке. Зато их дочери легко выпархивали за порог, с облегчением захлопнув за собой двери, твердо уверенные, что они рождены для удовольствия — точно так же, как новые платья из шелка, шифона или тюля существуют для того, чтобы принарядить душу во время ее бытия в физическом мире.