Эмма рассмеялась.
Это была их старая шутка. Папа разрешит, если мама согласится.
Диана покосилась на дочку и вздрогнула: синий налет окрасил розовые Эммины губки ярким пурпуром, превратив славную детскую мордашку в грубую пародию на размалеванное лицо проститутки. Нет, хуже: на ужасную маску смерти, мгновенно напомнившую ей утонувшего в соседском бассейне ребенка. В тот же миг что-то с силой врезалось в боковое стекло со стороны Дианы. Птица, поняла она и краем глаза успела уловить, как на дорогу полетел черный комок перьев.
Инстинктивно она вильнула в сторону, задев передним колесом бордюр. Раздался глухой стук, Диана ударилась грудью о руль, но не слишком сильно. Эмма подпрыгнула на сиденье — хорошо, что ремень крепко держал ее.
— Господи!
Эмма, сжимавшая на коленях руки, сосредоточенно молчала, словно собиралась молиться.
— Видела? — спросила Диана.
— Что? — Эмма по-прежнему не поднимала на мать глаз.
— Птица налетела на стекло.
Эмма качнула головой, но рук не расцепила.
Диана сбросила скорость, с предельной осторожностью вырулила на дорожку к дому и миновала крыльцо с пустыми качалками. У стены, прямо в ромашках, валялся велосипед Пола. Диана остановилась возле гаража. Ее все еще трясло, и в ярком свете дня она почти ничего не видела. Загонять машину внутрь не стала — не хватало еще поцарапать бок. Ей и в нормальном-то самочувствии это всегда давалось с трудом.
Эмма шустро выскочила из мини-вэна.
— Папа? — закричала она куда-то в пространство.
Диана медленно выбралась наружу, подошла к опрокинутому велосипеду, взялась за руль и стала его поднимать. Ромашки, успевшие оплести цепь и спицы переднего колеса, потянулись следом, с мерзким звуком обнажая корни. Как будто выдираешь волосы, подумалось Диане. Ей стало противно, и она бросила велосипед обратно.
— Привет, мисс Синие Губы. — На пороге гаража появился Пол с ковриком в руках.
— Папа! — завопила Эмма, бросаясь к нему в объятия.
Отец погладил ее по голове.
Диана смотрела на мужа и дочь. Грязная рука в золотых волосах…
— Оставь, ты ее всю испачкаешь! — Голос звучал резко.
Пол отдернул руку и замер, держа ее на весу. Глянул на Диану и с напускной бодростью предложил Эмме:
— Золотко мое, иди домой, ладно? Мне надо поговорить с мамой.
Эмма неохотно повиновалась. Дверь с москитной сеткой захлопнулась за ней.
Пол шагнул к Диане, остановившейся возле клумбы с ромашками, будто хотел прикоснуться к ней, но не решался.
Что было в нем такого, что даже сейчас ее переполняла искренняя любовь к нему?
Руки — мускулистые, но не уродливые?
Бородка, в которой с каждым годом прибавлялось седины?