Да, Урса знала это.
Сестре с превеликим трудом давались даже азы французского.
А дорога все не кончалась.
Урса подумала, что они скоро должны приехать к месту назначения, и спросила:
— Тебе не кажется, что мне следовало бы побольше знать о твоей свекрови? Кем она была до замужества?
— О, ничем особенным! Артур говорил, что она была чрезвычайно хорошенькая, чем и привлекла его отца. Но мне некогда интересоваться теми, с кем я не вижусь.
Сказав это, Пенелопа наклонилась вперед и объявила:
— Ну вот мы и приехали наконец!
Урса удивленно осмотрелась.
Она обнаружила, что они остановились у большой дорожной гостиницы, а не в Брэкли-парке, как можно было ожидать.
Она хотела задать вопрос, но Пенелопа опередила ее:
— Здесь я оставлю тебя. Помни, с этого момента ты уже не Урса, а Пенелопа. И ради бога, ублажай старушку, чтоб она рассказывала Артуру, как обходительна я была с нею.
Лакей открыл дверцы экипажа.
Не говоря ни слова, Пенелопа выскочила и поспешила к парадному входу гостиницы.
Мари, сидевшая на козлах между кучером и лакеем, сошла вниз, юркнула в экипаж и опустилась на узкое сиденье спиной к лошадям.
Лакей закрыл дверцы.
Когда они отъехали, Урса подумала, что Пенелопа должна была подготовить ее к тому, что произошло, сказать ей, что Вернон, о котором она говорила, будет ждать ее у гостиницы.
Она вспомнила теперь великолепный экипаж, запряженный четверкой лошадей, — он стоял во дворе.
Она лишь мельком увидела его, но почувствовала, что он скорее всего дожидается ее сестры.
Оставшись наедине с Мари, она заговорила с ней по-французски, чем весьма обрадовала и восхитила горничную.
— Вы говорите на моем языке как парижанка, мадемуазель, — сказала она. — Почему вы говорите на нем так свободно, в то время как ее милость — mon Dieu![2] — так плохо?
— Мой отец очень хотел, чтобы я говорила на многих языках, — объяснила Урса, — и помогала ему в работе.
Мари стала рассказывать о своем доме и о блистательном Париже.
Слушая ее болтовню, Урса вдруг почувствовала, что Мари очень одинока и скучает по дому.
Она жила в доме, где никто не говорил на ее родном языке, и теперь рада была выговориться.
Когда Мари рассказала о своей семье, Урса спросила, что заставило ее жить в Лондоне.
— Я живу в Лондоне, — поведала ей Мари, — потому что ее милость платит мне хорошие деньги, но я тоскую по дому и, конечно, по человеку, с которым помолвлена.
— Вы обручены? — изумилась Урса. — Но вам должно быть очень тяжело находиться так далеко от него?
— Мы оба много работаем и копим, мадемуазель. Когда я вернусь во Францию, у меня будет большое приданое, и Жак тоже откладывает, так что хватит на маленький домик в Париже и все остальное.