Он медленно шел по улице, спокойно рассуждая, а сердце его сильно билось от ощущения простора пустой улицы, от холодного зимнего воздуха, от темной ночи. Он наслаждался всем этим бессознательно, противопоставляя прелесть свободы камере в полицейском участке, всегда одинаковой, где бы ни находился этот участок. Бахмутский подумал, что и запах в участке всегда одинаков. А ведь он своеобразный, отличный от запаха пересыльной тюрьмы, не схожий с духом тюремных камер и комнат заключения в жандармских управлениях либо запахом каторжной тюрьмы, арестантского вагона. Он одинаков и в Челябинске, и в маленьком еврейском городишке Коростышеве, и в знаменитом киевском Печерском участке, и в Петербурге, и даже в Гурзуфе, где через мутное окошечко видны были ветви цветущего миндаля, — сырой, отдающий овчиной и мочой. О, он слишком хорошо был знаком Бахмутскому. И сейчас, ощущая зимнюю ночную прохладу, он радовался кровью, сердцем, легкими, что не смотрит на жирный огонь керосиновой лампы, не разглядывает стены в рыжих, ржавых запятых и не дышит воздухом полицейского участка, в то время как осторожный дежурный городовой разглядывает в глазок нового жильца.
Улыбаясь, он пробормотал:
— Ох, в тюремной камере я утешаюсь, что свобода — осознанная необходимость, но хорошо сейчас, как хорошо!
Он вышел к заводу, в темноте вскарабкался на железнодорожную насыпь и остановился. Завод лежал прямо перед ним. Белые электрические огни сияли холодно и зорко, над батареями коксовых печей пылало рваное желтое и красное пламя, колеблемое сильным ветром. Бахмутскому казалось, что толпы народа размахивают факелами и что тяжелый гул, подобный гулу моря, исходит из тысяч человеческих грудей. Со стороны домен раздавались глухие взрывы. Иногда над домнами подымались клубы тускло светящегося дыма и быстрое облако искр, трепеща, мчалось в небо. Тогда низкие зимние тучи розовели, будто накаляясь, и Бахмутскому казалось: вот сейчас вспыхнут грязные ватные тучи и громадный пожар охватит все небо, землю, весь мир!
Долго стоял Бахмутский, глядя на ночной завод. Он поставил чемоданчик рядом с собой и жадно всматривался, точно на всю жизнь стараясь запомнить это зрелище, не упустить ни одной мелочи, все унести с собой! Ему вспомнились рабочие на сегодняшнем конспиративном собрании, и он старался представить их себе на ночной работе среди искр и пламени: в тяжелых фартуках они били молотами по раскаленному металлу. Этот молодой доменщик Степан Кольчугин, о котором с таким восхищением говорил Алексей, вероятно, тоже вышел работать в ночную смену. Жидкий чугун, жаркий и ослепительный, течет из домны, и молодой рабочий на мгновение задумался, отошел в сторону, вспоминает слова, услышанные на собрании. Какая сила — рабочие люди! Скоро уже, скоро они заявят самодержавию о своем праве.