В тот вечер Ньюман уходил одним из последних. Когда его провожали, он ощутил необходимость извиниться.
— Я злоупотребил вашим гостеприимством.
Мэделин помогла ему надеть пальто и, как ребенка, повернула к себе, чтобы поправить отвороты.
— Отнюдь, — сказала она. Остальные гости уже спускались по лестнице и распахивали входную дверь, запуская на площадку неистовые порывы влажного зимнего воздуха — Мы польщены вашим решением задержаться у нас подольше. Вы же навестите нас еще раз, не правда ли?
— Навещу ли я вас?…
— Если хотите. Я свяжусь с вами. — Она окинула его любопытным взглядом. — Я вот что хотела сказать…
— Что же вы хотели мне сказать?
— Покажите мне, над чем вы работаете. Это же возможно? Мне бы очень хотелось ознакомиться с вашей работой.
— В Институте? Это очень скучно. Книги, документы, ничего интересного.
— Давайте я сама решу, интересно мне это или нет.
— Смотрите.
Они стояли в хранилище рукописей Папского библейского института, окруженные серыми стальными полками, убаюканные далеким гудением кондиционера и увлажнителей воздуха, окутанные стерильной атмосферой, которая призвана останавливать процесс, ранее останавливаемый лишь прихотью судьбы, — деликатный процесс распада текстов. Старый доминиканец числившийся там архивариусом, копошился где-то в глубине помещения в поисках эдаких ослепительных средневековых сувениров для гостьи — чего-нибудь в киноварных узорах, расписанного красными заголовками, освещенного внутренним праведным огнем.
— Взгляните, — сказал Лео. Работал компьютер; его экран оживленно поблескивал. За стеклом висел тускло-коричневый волокнистый фрагмент папируса, цветом напоминавший песочное тесто, испещренный идеальными буквами, что складывались в слова скудного, рваного восточно-средиземноморского наречия. Язык этот отображал будничный говор улиц, отчасти утаивая смысл высказываний, отчасти — впиваясь в него железной хваткой; язык этот с трудом прорывался сквозь шум разделяющей нас пропасти — вопящих, ревущих столетий тьмы и просвещения. Как же этому языку удалось передать ей ощутимую, телесную дрожь?
— Это одна из ваших работ? Вы работаете над этим?
— Папирусы Эн-Мор, — кивнул он.
— А что значит Эн-Мор?
— Это такое место. Забытое Богом место, как ни крути. Только вот эти находки, по моему мнению, доказывают, что Богом забытых мест не бывает. Я никогда там не был, раскопками руководило израильское правительство. Эти фрагменты нашли в пещере неподалеку. — Он указал пальцем на слова на экране. — Kai eis pur. И в огонь. Вот что тут сказано. Возможно, это слова Матфея, так сказать — прото-Матфея. Евангелие от Матфея, глава 3, стих 10: «Всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь». Или от Луки. Слова там те же самые.