«Лень — сестра греха», — говорила его мать.
«Устрани повод согрешить — победишь сам грех», — повторяла она.
Но память… Что прикажете делать с памятью?
Однажды Элиза пришла в квартиру Ньюманов во время пасхальных каникул. Лео никогда прежде с ней не встречался и, открывая ей дверь, понятия не имел, что это за девушка. Она стояла у входа на коврике с надписью «Добро пожаловать!» (надпись эта откровенно привирала). Девушка слегка косолапила, что не мешало ей носить туфли из лакированной кожи. Ее голубое платье в нерешительности зависло между детством и юностью: с одной стороны, вся ткань была усеяна цветами и на пояснице красовался бант, с другой, глубокое декольте щедро демонстрировало ее вполне оформившиеся груди. Приятный румянец залил ее щеки. Лео почувствовал, как его лицо в точности отразило этот румянец.
— Миссис Ньюман дома?
— Нет, она вышла.
— А ты кто такой?
— Ее сын.
— Я должна сегодня заниматься с ней музыкой.
— Я думал, она позвонила и предупредила, что урок отменяется.
Девушка покачала головой.
— Нет, — ответила она. — Нет, не звонила.
Лео тотчас учуял кислый, гадкий запашок вранья: он знал, что мать звонила ей. Он слышал, как она говорила по телефону.
— Можешь зайти, подождать, — предложил он. Румянец на щеках становился гуще, ведь теперь ему было стыдно не только за девушку, но и за себя, ставшего ее сообщником. — Думаю, она скоро вернется. — Ибо сквозь зловоние лжи проступал иной запах — тонкий, но все же хорошо ощутимый аромат соучастия. Она вернется не скоро. Кузина матери заболела. Кузина эта жила где-то за пределами Лондона, и матери не будет дома до позднего вечера; все это время он должен был посвятить учебе. Теологии. Классической философии. Истории Древнего мира.
«Нет возможности согрешить — нет и греха».
Лео Ньюман, неуклюжий, замкнутый семинарист, отошел в сторону, пропуская возможность согрешить в свой дом. Возможность эта сидела прямо перед ним в кресле с ситцевой обивкой, одновременно чопорная и хищная. В этом кресле обычно сидела мать. Колени возможности были сведены, губы (темно-красный бутон, похожий на рот Мадонны на картине художника-прерафаэлита) — плотно сжаты (она прекрасно отдавала себе отчет, насколько хороша), туфельки лакированной кожи — водружены на ковер, как маленькие гробики. А распятый Иисус Христос тем временем взирал на них со стены; под образом стояло пианино, на сверкающей поверхности которого дежурили мрачные родственники в серебряных рамках (покойный отец, покойные бабушки и дедушки).
— Чаю? — предложил Лео. — Хочешь выпить чаю?