— Ума меньше, чем у Валерки!
Я улыбнулась — знала бы она, что у меня его и вовсе нет! Валерик побежал вперед, но вдруг остановился и, оглянувшись, махнул нам рукой, призывая идти побыстрее.
— Дедушка приехал! — радостно завопил он и помчался здороваться с дедом.
Я остановилась подождать Маринку, она подошла ближе и вдруг скривилась:
— Кикимора приехала! Ну папахен дает, уже сюда ее приволок. Трахал бы ее на работе, так нет, привез нам с мамахен глаза мозолить. Совсем обалдел, старый козел!
Я почувствовала, что в семье назревает такая ситуация, когда любой гость будет помехой. Но на веранде все было спокойно. Нина Федоровна, как всегда, мило улыбалась и, видя, что Маринка от злости позабыла о вежливости, сама представила меня своему мужу Алексею Степановичу и его молодой секретарше Миле. Мужчина сдержанно поздоровался, едва мазнув по мне взглядом, все его внимание было отдано внуку. Девушка держалась очень скромно и глаз почти не поднимала, тем не менее у меня создавалось впечатление, что она внимательно рассмотрела меня, не пропустив ни одной детали. Нина Федоровна сказала, что обед будет через сорок минут на веранде. Я отправилась к себе мыться, переодеваться и вытряхивать песок из волос.
За столом я внимательнее рассмотрела Милу, все так же не поднимающую глаз, но бросающую взгляд исподтишка то на Нину Федоровну, то на меня, на Маринку она не смотрела вовсе, а зря. Уже один этот штрих выдавал характер ее отношений с шефом. Маринка — дочь шефа, стало быть, не рассматривается как соперница, другое дело жена или я, вообще не пойми кто. На вид Миле было года двадцать два, светлые, явно крашеные волосы собраны в пучок высоко на затылке, очки придавали ей вид человека далекого от всяких соблазнов. На лице никакой косметики, но руки ухожены, маникюр свежий, а светлый льняной костюм явно стоил немалых денег. Такие вещи на рынках не продаются. Кажется, права Маринка, относясь к ней с такой неприязнью. А Нина Федоровна, бедолага, проявляет такое радушие, угощает обедом и разговорами, наверняка ни о чем не догадывается. Только я пришла к такому выводу, как подметила взгляд Нины Федоровны, который она метнула на мужа, думая, что ее никто не видит. Во взгляде этом смешались гнев, боль, обида и даже затаенный страх. Стало быть, все она видит и понимает, да руки у нее связаны, или же действует по поговорке: не буди лихо, пока спит тихо — мудрая женщина. Стержень же всех этих потаенных страстей, именуемый Алексеем Степановичем, по сторонам не смотрел, обедал с удовольствием и с еще большим удовольствием общался с внуком. Валерик с увлечением рассказывал деду, как он проводит время на даче, как купался в речке и даже смог проплыть целый метр. Какие чудесные крепости строил и как научился бить ракеткой по волану так, чтобы тот летел высоко-высоко, «выше неба». В рассказах ребенка поминутно слышалось мое имя, но дед при этом ни разу не посмотрел на особу, доставившую его любимому внуку столько радостных минут. Все это, вместе взятое, заставляло меня держаться настороже, но внешне я выглядела совершенно спокойной. Наконец обеденный церемониал, столь затянувшийся, подошел к концу, Нина Федоровна увела Валерика спать. Домработница, бесшумно ступая, быстро убрала со стола, и воцарилось молчание. Алексей Степанович курил. Маринка продолжала дуться на отца. Мила смотрела в пол, я любовалась алыми цинниями на ближайшей клумбе. Первой заговорила Мила. Хорошо поставленным спокойным голосом она завела светский разговор о дороге из города, о жаркой безветренной погоде, о том, какой милый мальчик Валерик. Я поддержала ничего не значащий разговор, ответила на ее вопросы о пляже и чистоте воды в реке.