Светлый берег радости (Ярилина) - страница 4

— Ишь, расхвасталась, двоих она схоронила. Да такая бегемотиха кого хошь со свету сживет, одной массой задавит. Совести нет ни грамма, мужики в землю сырую ушли, а она раскатывает себе для удовольствия, да еще и хвастается, стрелять таких надо. — Мужик говорил скрипучим, как несмазанная телега, голосом. Чувствовалось, что наболело у него давно, а словоохотливая тетка просто попала под руку.

Женщина, столь неожиданно обруганная, опешила на мгновение, но тут же опомнилась и рассвирепела.

— Это кого ты тут бегемотихой назвал, а?! Голяк неприкаянный! Да на тебя дунь — ты и рассыплешься, поскольку сгнил давно от самогонки да портвейну копеечного. А еще туда же, задираться. Доходяга непромытый! Да у меня мужики аж скрипели от чистоты, если хошь знать, чё один, чё другой, да и одеты были прилично, не чета тебе.

В этот момент дверь купе резко поехала в сторону, в проеме появилась ярко-блондинистая проводница с мелкой завивкой на голове и резко-выразительными от расплывшейся туши глазами. Она начала говорить какие-то ранее заготовленные слова, но тут же поперхнулась и после секундного замешательства выпалила:

— Что за скандал? Мужики, вы в своем уме?! Один в майке и трениках, другой вовсе в одних трусах. Постыдились бы! Вон женщины уже и одеты, и умыты, и причесаны. А ну, живо одеваться! Чай не в деревню, в Москву приехали.

Мужчины что-то смущенно забубнили, но проводница, рассеянно глянув в окно, охнула и выбежала в коридор. Я тоже посмотрела в окно: мы подъезжали, поезд замедлял ход. Все сразу засуетились. Я сидела безучастно, придвинувшись к окну, чтобы никому не мешать, держа на коленях свое скудное имущество, сумку и куртку. Я совершенно не знала, что мне делать и как быть. Пойти сначала в милицию или же сразу в психушку обращаться? Но чем мне поможет милиция? Ничем. Я ведь не маленький, потерявшийся ребенок, а взрослый человек, и, значит, должна сама решать свои проблемы. Ну а психушка — это на самый крайний случай, когда уж совсем ничего не останется: или петля, или дурдом. Впрочем, я не о том думаю. Сейчас поезд остановится, я выйду на перрон… и что? Куда я пойду? Может, попросить женщину приютить меня, она вроде бы добрая? Ну хоть на день-два, я успокоюсь, и память вернется. Эта неизвестная личность, «лохматый», сказал, что я два дня не спала, не от этого ли со мной такое приключилось? Я, правда, представить себе не могла, чтобы от недосыпа кто-то мог потерять память, но мало ли? Я понимала, что от полной безнадежности хватаюсь за эту мысль, как утопающий за соломинку, но если больше не за что было хвататься? Увидев в окно, как появился и медленно поплыл перрон, я отчаянным усилием превозмогла нерешительность и открыла рот, чтобы попросить о приюте, но тетка вдруг взвизгнула, радостно тыча пальцем в окно: