— Зачем она тебе, уж ты-то и так все знаешь?! — Но дурой она не была, и, глядя на наши невозмутимые лица, поняла, что попала впросак, и, надо думать, тотчас же пожалела, что затеяла этот обед, если, конечно, не пожалела об этом раньше.
Попрощались мы наскоро, не глядя друг на друга. Только Нора, уже садясь в свою машину, бросила в сторону Бориса загадочный взгляд, от которого тот нахмурился, что доставило ей удовольствие.
Да, лично я свою, маленькую битву выиграла, а вот Борис свою — нет. Чувствовало мое сердце, что это далеко не первый его проигрыш, но как бы мне хотелось, чтобы последний! По дороге домой Борис продолжал хмуриться, я прикидывала, как бы мне выудить из него подробности этого странного и болезненного для него противостояния? Ведь не скажет небось ни словечка, а без этих подробностей как мне ему помочь? Возле моего дома Борис застыл в машине как истукан. Я поняла, что он заходить ко мне не собирается, и, отвергнув пришедшую в голову мысль самой предложить ему заглянуть ко мне на чашку кофе, собралась выйти из машины. Он порывисто схватил меня за руку, но, оказывается, только для того, чтобы задать дурацкий вопрос:
— Неужели ты бы стала встречаться с этим индюком Ником?
Я уже собиралась обрушить на его голову весь доступный мне сарказм, но посмотрела ему в лицо и спросила мягко:
— Мы здесь это будем выяснять?
Борис загнал машину на стоянку, сунув охраннику хорошие чаевые, и молча поднялся в квартиру. От кофе он отказался, а заварил жасминовый чай. Мешать я ему не стала, скинула босоножки и забралась с ногами на диван, чувствуя, как расслабляются наконец душа и тело. Наполнив и подав мне чашку, он повторил свой вопрос, который от повторения звучал еще глупее. Я вздохнула.
— Извини, но твой вопрос настолько глуп! А поскольку глупость, как мне показалось, совершенно тебе не свойственна, то я была уверена, что ты не повторишь своего вопроса. Но ты повторил, и теперь я не знаю, удивляться ли мне, печалиться ли, что ты неуважительно ко мне относишься, или возмущаться той наглости, с какой ты смеешь обвинять меня черт знает в чем при полном отсутствии моей вины! Борис выслушал, хмыкнул и улыбнулся, но довольно криво.
— Нет, говоришь, признаков твоей вины? А кто ножку на ножку закидывал, так что платье, и без того не длинное, еще больше поднялось, ведь ты не будешь утверждать, что не делала этого?!
— Не буду. Закидывала, ну и что? Если ты намекаешь, что этот жест рождает у кого-то грешные мысли, то за это пусть отвечает тот, у кого они рождаются. Почему мужчины в собственных слабостях и грехах всегда обвиняют женщин? Вы что, настолько несамостоятельны, что даже за ваши мысли и желания должны отвечать мы, женщины?