– Угадали, Эраст Валентинович! – широко улыбнулся Эдик. – Валя – мой человек. И напрягаться особенно не пришлось. Пара пошлых комплиментов, невинный поцелуй в щечку, и я ее кумир. Поэтому я знаю все . Что там, в этой папке? – жестко спросил он.
– Ничего особенного, Эдик, ничего особенного, – засуетился Веригин.
– То-то вы в нее вцепились. Где папка?
– В…
– Где?
– В моей машине.
– Я так и думал! Быстро соображаете!
– Там только акварели, ничего не значащие и не стоящие акварели, – побагровел Веригин.
– Кисти Эдуарда Листова. Ну да, ничего не стоящие. Охотно верю. А может, еще что-то? Парочка холстов, а?
– Там даже подписей нет! Это просто этюды, которые двадцать лет назад твой дед привез из провинции! Всего лишь наброски!
– И можно подрисовать: «Э. Веригин». А? В гении метите? А не поздновато вам?
– Но это же невозможно! Все знают манеру Эдуарда Листова, и я…
– Значит, акварели написаны не в манере. Я как-никак по образованию тоже искусствовед, Эраст Валентинович. Пусть мне за взятки зачеты с экзаменами ставили, а чаще за красивые глаза, но кое-чего и я успел нахвататься. Так что разберусь. Это у нас фамильное. А как насчет зависти? – подмигнул Эдик.
– Какой зависти?
– Живописью в молодости, часом, не баловались, Эраст Валентинович?
– Побойся бога, Эдуард! Я только хотел открыть миру нового Листова!
– Вот и откройте. Только без самодеятельности. Папку отдайте мне. Так и быть, деньгами поделюсь. Раскрутите – получите процент.
– Какой ты, однако… – Веригин замялся.
– Какой?
– Жесткий. Будто и не Листов.
– Вот именно.
– Я не понимаю, о чем ты?
– А вот этого недолго уже осталось ждать. Верните мне рисунки, найденные в мастерской моего деда, – твердо сказал Эдик. – Это принадлежит моей семье.
– Хорошо, – устало кивнул Веригин, – я отдам. Но Нелли сама… А впрочем, какая разница! Мне уже все равно!
В сопровождении Эдика он заковылял к своей машине, бережно достал из салона папку, подержал с минуту в руках, потом с явным сожалением протянул Оболенскому:
– Вот. Только ты, Эдик, имей в виду, что…
– Без комментариев, – оборвал тот и жадно заглянул в папку: – Ничего себе этюды! Неплохо, черт возьми! Неплохо! А? Я пока оставлю это у себя.
Веригин что-то еще пытался сказать, но Эдик, не дослушав, торопливо направился к своей машине. Он был зол. Вот прохиндей! Куда ни кинь, одни убийцы, шантажисты и воры! Ты подумай! Никому нельзя доверять!
…Он ехал, нет, летел по шоссе, не обращая внимания на видеокамеры и выразительные жесты водителей, которым он выходил в лоб. Эдик всегда жил на высокой скорости и плевал на все в мире запреты. Сейчас он надеялся лишь на то, что Маруся еще спит. Бессонная ночь, большая доза снотворного. Нет, не могла она так быстро прийти в себя, если только ее не разбудили. А кто разбудил?