Я осторожно погладила его гладкую и одновременно ребристую поверхность. Металлическое сплетение было теплым, на удивление легким. Не знаю уж, какова его денежная стоимость, но с эстетической точки зрения он, безусловно, представляет ценность немалую.
– Вы взяли Филуману, – безжизненно повторила Алевтина. – Примерьте ее.
Я поискала застежку у этого симпатичного пояска – застежки не было.
– Но как? – с недоумением спросила я Алевтину.
На талии у меня так называемая Филумана, может быть, и сошлась бы, но снизу ее не натянешь – бедра не пройдут, сверху тоже – плечи застрянут.
– Филумана надевается на шею, как ожерелье, – ничего не выражающим голосом пояснила Алевтина.
Ожерелье? Ну это вряд ли… Поясок, свисающий с шеи, не будет смотреться – как бы красив он ни был сам по себе.
– А вы попробуйте, – тускло произнесла дарительница.
Ее спокойствие мне не понравилось. Кажется, сейчас у отвергнутой любовницы вновь начнется истерика. Пора звать Лизавету.
– Пожалуйста, могу и попробовать, мне нетрудно, – легко согласилась я и надела Филуману.
Поясок повис на шее, как на колышке. Алевтина безотрывно глядела на меня.
– Видите, ничего интересного, – сообщила я ей и уже собиралась снять поясок – даже руки подняла, но не успела.
Змея ожила. Раздалось звонкое зудение, как будто туча комаров влетела в комнату. Поясок заискрился вспышками разрядов – и его внезапно раскалившаяся петля поползла по моей груди вверх. Он сокращался, затягивался на шее, как удавка на висельнике.
– Ай! – вскрикнула я, пытаясь ухватиться за его скользкий край, больно жалящий разрядами, и сорвать эту гадость.
– Поздно, – спокойно и даже как-то лениво проговорила Алевтина. – Ты сама взяла Филуману, Бог видел – я тебя не неволила, сама ты на себя ее надела, вот сама и выбрала…
Но что я выбрала, она договорить не успела. Вспышки искр прекратились одновременно с зудением, змея вновь замерла, успокоившись и уютно прильнув к моей шее.
Я повела головой направо-налево. Филумана обвивала меня плотно, но никаких неудобств не доставляла. А когда я погладила ее поверхность, то отозвалась на прикосновение приятным теплом. Если бы не пережитый ужас, я бы, наверно, засмеялась от удовольствия.
Глухой стук раздался со стороны Алевтины. Она упала на пол и теперь лежала в глубоком обмороке, нелепо выгнувшись возле ножки кресла.
– Лизавета! – позвала я.
– Что, что, княжна?! Эта потаскуха вас обидела? – закричала моя верная кандидатка в первые служанки, разъяренной фурией появляясь на пороге, и вдруг смолкла на полуслове.
Я решила было, что она, по своему обыкновению, впала в столбняк от зрелища поверженной Алевтины, но когда подняла глаза, то обнаружила, что Лизавета, открыв рот, пялится на меня. Вернее, на странный поясок по имени Филумана, дружески обнимающий мою шею.