- Ну, Семашко - это глыба, ее поднимать и поднимать. А это совсем другой жанр, тут можно на одном дыхании всю эту трагичность прочувствовать и написать. Такой быстренький героико-трагический романчик. Это можно и в перерывах между Семашко... Тут ведь еще не опоздать надо - не всегда ведь о тюрьмах писать разрешают. А сейчас как раз хорошее время для этого...
Грибанин поднялся, оставив на столе недоеденный остывавший обед.
- Я пойду, подумать надо, сосредоточиться...- как-то невнятно проговорил он. - До ужина...
После обеда Саплухов просматривал толстую папку отобранных стихотворений, которые, как казалось ученому, принадлежали перу этого самого неизвестного таинственного поэта. Иногда пробегал глазами уже знакомые, полюбившиеся стихотворения. Сомнений не было - поэт этот был настоящим самородком, таким, каким когда-то был полузабытый ныне Есенин. Масса, конечно, ошибок, очевидное незнание теории стихосложения... Но, может быть, не поэта в этом вина! Может, и попугай переврал какие-нибудь слова и строчки. Кто знает. Не мог же он действительно запоминать все слово в слово, запятую в запятую.
Теперь надо было составить будущий сборник так, чтобы представлял он собою цельную книгу: разбить стихотворения по темам и разделам, попробовать определить более ранние и более поздние. И, конечно, подробное научное предисловие, которое он, должно быть, подпишет уже как доктор филологических наук.
Поработав часа два, Саплухов пошел в город. Светило солнце, и в пиджаке ученому было жарковато. Поэтому он снял его и по-студенчески забросил за плечо, оставшись в темно-синих брюках и голубой рубашке с коротким рукавом.
К морю вышел возле почтамта. Подошел сперва к газетным стендам, просмотрел свежие газеты. Прошелся к причалу, где готовился к отплытию большой белый теплоход "Украина", у трапа которого толпилось человек сорок грузин.
Прогулялся по набережной, вдыхая соленоватый влажный воздух.
Остановился у афишной тумбы, сверху донизу заклеенной афишами.
"Приезжает!", "Выступит в клубе медиков", "Состоится лекция"... - все эти приевшиеся сообщения никак не трогали Саплухова.
Но тут вспомнил он заметки из газет довоенного времени. Заметки о большой популярности выступавшего с попугаем Кузьмой артиста Марка Иванова.
Еще раз просмотрел афиши - все объявленные в них мероприятия казались серой бесполезной тратой времени отдыхающих по сравнению с выступлением попугая-декламатора.
"Действительно, - подумал Саплухов. - Это уже история... История добрых старых дней, когда все было живее, интересней и настоящей".