Последние слова прозвучали очень отчетливо. Ружецкий отшатнулся.
— Послушай! Я иду в сарай за инструментами. Если к тому времени ты не откроешь, я взломаю дверь! Смотри! У тебя три минуты!
Ружецкий осторожно направился к лестнице. Он не хотел себе в этом признаваться, но он боялся. Боялся, что дверь с грохотом распахнется, и на пороге появится… Кто? Или что? Что появится? Он не знал. И от этого становилось еще страшнее.
Он собирался сходить в сарай за инструментами, но не только. Еще надо было достать из оружейного шкафчика (Шериф хоть и друг ему, закадычный дружок с самого детства, но все же заставлял хранить оружие в сейфе: все-таки сын растет, Петя. Пацан. Мало ли что может случиться?) старую двустволку, зарядить ее пулями. Или картечью? Лучше картечью.
И что дальше? В кого он будет стрелять? В Ирину? Или… в то, что издает такие странные звуки?
Как бы то ни было, медлить нельзя.
Ружецкий спустился по лестнице на первый этаж. Здесь вонь была меньше. Гораздо меньше. Но, прежде чем идти в сарай, он решил распахнуть все окна.
Проветрить. Надо проветрить помещение, как говорила их учительница в начальной школе, Ружецкий хорошо ее запомнил. Жаркой весной и в лютую зимнюю стужу она заставляла проветривать класс. Выгоняла всех детей в коридор и распахивала окно. Каждую перемену.
От свежего воздуха голова становится свежей. А свежие мозги способствуют хорошему усвоению учебной программы. Она поджимала губы, и рот ее становился похож на маленькую красную пуговицу. Длинные волосы она собирала в большую копну, а сверху водружала копенку поменьше. Как ее звали? Людмила Александровна, вот как.
Свежие мозги способствуют хорошему усвоению учебной программы, — повторял про себя Ружецкий, открывая настежь все окна на первом этаже.
Когда он был в кухне (кухня помещалась прямо под комнатой Ирины), то услышал размеренное скрипение ножек кровати и — в такт ему! — тонкое пение пружин.
Что это? Чем она там занимается? У нее что там, любовник? ЛЮБОВНИК?! Откуда?
Ружецкий застыл на месте, так его поразила эта мысль. Он, конечно, давно подозревал жену… Но вроде бы она весь день была на виду… Да и потом, кто в Горной Долине станет так рисковать ради…
«Ради сомнительного удовольствия трахать твою жену? — подсказал внутренний голос. — А может, с НИМ она совсем другая? Может, он ее имеет во все дыры, и ей это нравится? Очень нравится? И она кричит: „Еще! Еще!“ А? Ты не задумывался над этим?»
Ружецкий остолбенело уставился в потолок. Скрип участился, стал более ритмичным. Даже не скрип, а стук, так, словно кровать ходила ходуном.