- Это ты сейчас о папе?
- Нет, что ты, - мама лукаво подмигнула. – С твоим папой мы познакомились намного позже, уже в институте, а это была моя первая школьная любовь. Его звали Стас, мы учились в одном классе, но он меня не замечал и гулял с девочкой и параллельного. Я тогда очень переживала…
- И чем закончилась эта история? – честно говоря, разговор я поддерживала без особого интереса.
- Стас так и не узнал о моих чувствах, - мама грустно вздохнула. – Конечно, оно и к лучшему, но иногда я думаю, как у него сложилась жизнь, кем он стал… А еще представляю, как все могло бы быть, если бы тогда мои чувства оказались взаимными.
Странно слышать такие откровения от собственной матери. Особенно в том состоянии, в котором я находилась из-за всех недавних событий… Но мама, похоже, всерьез вознамерилась вытащить из меня подробный рассказ о «мальчике», и на своем примере показывала, что сейчас можно делиться любыми, пусть даже самыми сокровенными переживаниями.
- И что же стало с твоей любовью? – спросила я, продолжая тешить мамины иллюзии о великой дружбе между нами. – Не могла же ты просто взять и перестать любить своего Стаса просто потому, что вам не суждено быть вместе.
- Я очень страдала, - призналась мама. – Целых два года хранила свою любовь в тайне, только лучшая подруга знала о моих чувствах к Стасу. Я представляла, как на выпускном подойду к нему и отдам тетрадь со своими стихами – тогда я немного сочиняла, правда, получалось довольно примитивно. Но, разумеется, мой план не удался. Весь выпускной Стас танцевал со своей девушкой, и они не замечали ничего вокруг…
Моя мама писала стихи. Любила кого-то до папы. И сейчас пыталась доказать, что любить кого-то в шестнадцать лет вовсе не такой большой грех, как всегда утверждал папа. Интересно, что бы она сказала, выложи я ей все, как есть? Про Алису, про Катю, про мои собственные чувства?
- Ты ошиблась, мам, - сказала я, вставая из-за стола. – У меня нет никакого мальчика. И мне совершенно не знакомы все те переживания, которые ты сейчас описываешь.
- Но как же…
- А тройки у меня в дневнике потому, что нагрузка большая. Не справляемся мы совсем, задают много. Можно, я пойду? Надо на ночь еще раз физику прочитать.
- Да, конечно, - мама выглядела недоуменной, но задерживать меня не стала.
Итак, нагло врать в глаза оказалось вовсе не таким уж и сложным делом. Да и Господь, наверное, уже давно махнул на меня рукой – больше никаких знаков в виде разбитых игрушек, призывающих меня одуматься, я не замечала. Или Он был согласен закрыть глаза на более мелкие грехи, чтобы не случилось одного большого? Я лгала всем – Алисе, родителям, даже Соне. Особенно стыдно было перед сестрой, ведь она, невинная душа, искренне верила, что я сижу над учебниками, и старалась вести себя потише, а я в это время просто сидела и смотрела в одну точку. Ложь опутала меня толстыми нитями, и я увязала в ней все больше, скрывая ото всех свои истинные мысли и чувства. Вот только пряча все это от других, я делала их еще ближе к себе, а душе не соврешь, она все видит, и у нее к тебе все новые и новые вопросы…