Нынче вечером я буду бродить вокруг вашего дома. Луна встает лишь в десять часов; если вы достигнете некоторых успехов, подойдите к окну и спойте несколько слов по-итальянски; если запоете по-французски, стало быть, ничего доброго не можете мне сказать. Но тогда тем более мне необходимо будет поговорить с вами, Фернанда. Приходите на условленное место в одиннадцать часов. Сжальтесь над своим другом, своим братом!
Октав.
От Фернанды — Октаву
Вчера я уже сказала вам, как мало я преуспела. Сегодня у меня еще меньше надежды. Однако не надо падать духом, Октав: будьте уверены, что я не брошу вас. Погода ужасная, и я не очень надеюсь встретиться с вами сегодня, а посему решила написать вам и отдать письмо Розетте. Она положит мое послание под камень около вяза.
Я попыталась поговорить с Сильвией о вас, но натолкнулась на трудности, на которые и не рассчитывала: при своем крутом и замкнутом нраве она воспротивилась моему дружескому выпытыванию. Напрасно я приступала к ней с ласковыми и вместе с тем деликатными расспросами — я даже не могла добиться от этой скрытницы признания, что она когда-то любила. Вот видите. Октав, близкие обращаются со мной как с четырехлетней девочкой; мой муж и Сильвия воображают, что я не в состоянии понять их чувства и мысли. Оба они замкнулись в своем мирке, считают, что он доступен только им одним, и безжалостно запирают передо мною вход в него; я живу в одиночестве меж двух гордецов, которые меня обожают, но не умеют это выразить. Вчера я сказала вам, что не могу назвать себя счастливой; быть может, я нехорошо поступила, сделав подобное признание, но вы так настойчиво спрашивали, так ласково укоряли меня за скрытность, и мне казалось, что я нанесу оскорбление вашей дружбе, если в ответ на нее откажу вам в доверии. Вы поведали мне о своих страданиях; вчера я была так взволнована, что вряд ли сумела понятно передать мои собственные мучения. Но вам, Октав, легко их вообразить себе — ведь Это те же страдания, какие изведали вы сами, и тот, кто три года переносит такую жизнь, как ваша, конечно, поймет и то, что я выстрадала за год. Вы по праву называете меня своей сестрой. Мы с вами братья по несчастью, у каждого из нас судьба смешала в одной чаше слезы и желчь; мы оба обижены и не поняты. Жак — родной брат Сильвии, не сомневайтесь: у него тот же характер, та же гордость, то же непреклонное молчание. У меня масса недостатков, иных, чем те, в которых вы себя обвиняете, — часто у нас с мужем происходят столкновения, мы терзаем друг друга без видимой причины: одного слова, вопроса, взгляда бывает достаточно, чтобы мы грустили целый день; меж тем Жак — сущий ангел, и, судя по тому, что вы говорили мне о Сильвии, ей, как видно, далеко до его мягкости и доброты в минуты прощения. Но если характер у Жака и лучше, в сущности сердце у них одинаковое; лишь потому, что мы разного пола и положение у нас не одно и то же, они обращаются с нами по-раз-ному. Жак не может издеваться надо мной и прогонять меня, как это делает с вами Сильвия, но в душе он с каждым днем все дальше отходит от меня и про себя думает то, что Сильвия бросает вам всегда: «Мы не созданы друг для друга!».