…
Вот опять! Кейт Ричардс записывал «Jumpin’ Jack Flash», включив гитару в микрофонный вход магнитофона. А сколько магнитофонов и радиоприемников мы пожгли таким образом! Настоящие усилители (нет, сначала самодельные!) появились в природе позже.
На наш первый концерт в школе завхоз с потрясающим именем Федор Федотович Федоткин сделал царский жест — выкатил динамики от школьной киноустановки «Кинап». Это было необыкновенно громко — ватт 30! Звук поднимал нас от пола, я чувствовал, как за спиной растут крылья. Обернувшись на нашего ритм-гитариста Шурика Иванова, я увидел, что его белая гитара вся в крови — он, видимо, играя, рассадил себе палец, но, ничего не замечая, продолжал рубить по струнам неистово, как дровосек. Так вот, на этот наш концерт Юрка, оказывается, пригласил легендарного Японца. Мы познакомились. У Японца оказалась огромная голова, почти в ширину плеч, и непосредственные манеры. Концерт ему понравился.
На следующий день я болел. (Надо сказать, что с момента рождения группы я как-то вообще разлюбил ежедневное хождение в школу.) Итак, я болел дома. Мне позвонил Сережа Японец и сказал, что раз так, он завтра тоже заболеет и приедет ко мне с японскими гитарами и усилителями. Вообще было такое впечатление, что мы знакомы десять лет.
Не надо, наверно, говорить, как я ждал наступления завтрашнего дня. И вот звонок, и в дверь вваливается Японец, навьюченный гитарами, проводами и чем-то еще. Я довольно долго держал в руках гитару, пока понял, что я не дышу. Дело в том, что и сейчас хороший инструмент производит на меня впечатление, а в те времена эти гитары выглядели как корабли с Марса.
…
Сейчас я понимаю, что настоящая электрогитара вызывала в неокрепших юных душах чувство, близкое к сексуальному, но превосходящее его по силе. Позже многие гитаристы мне тайком в этом признавались. Я, например, ложась спать, часто клал гитару рядом с собой — ничего не мог поделать со своим обожанием.
Маленький десятиваттный усилитель был включен в сеть, и я впервые услышал тот самый звук, из которого сотканы битловские песни. Это был совсем не тот звук, который мы извлекали из наших топором рубленных гитар и радиол «Эстония». Это был тот магический звук, который можно было извлекать и самому же слушать бесконечно. Мы пробренчали до девяти вечера. Сейчас меня поражает, что мой отец просидел все это время в одной комнате с нами за каким-то своим проектом спиной к нам и не сказал нам ни слова. Уверен, что никакой другой нормальный человек эту пытку вынести бы не смог.
Наутро мы начали репетицию на новых инструментах и в новом составе — у нас появился Сережа Кавагое. Он пока ни на чем не играл, но это было неважно — в конце концов, то, чем занимались мы, игрой тоже назвать было трудно.