Джон послал за их лошадьми и проводил до конца аллеи. Ночь раскинула над ними свой звездный шатер. Высоко поднялась луна, посеребрив все вокруг холодным сиянием. Кроме звуков, доносившихся из дома в Стоунвилле, бескрайняя австралийская ночь была великолепна и тиха.
— Ну что, Пенни, — спросил мистер Бартлетт, наклоняясь с седла, чтобы открыть калитку дома в Бинду, — хорошо ли иметь экономку дома? Как ты считаешь?
— Замечательно, папа. Ты выиграл. А что мы будем делать завтра?
— Завтра… — начал он нехотя, — нам надо закончить новый раскол. Это довольно грязная работа, хотя ты могла бы принести нам чай или ланч…
— Я думаю, пора начинать работы в огороде. В конце концов, было бы несправедливо оставлять мисс Диттон одну каждый день.
Они подъехали к Бинду, и мистер Бартлетт настоял на том, что надо расседлать обеих лошадей.
— Ты ступай в дом, — сказал он. В следующий раз будет твоя очередь расседлывать лошадей.
Входная дверь была открыта, а холл — ярко освещен. Пенни почувствовала запах спирта… или какого-то лака… и удивилась — чем могла заниматься мисс Диттон. Но в этот момент из малой гостиной, где Пенни хранила свои альбомы с вырезками, появилась сама мисс Диттон.
— Как провели день? — весело спросила она, но Пенни не могла не заметить, что голос мисс Диттон, несмотря на оживленный, почти алчущий взгляд, оставался скучным и невыразительным.
— Чудесно, — ответила Пенни. — Надеюсь, вам здесь не было одиноко?
— О нет. Я была занята. У меня был такой день… настоящая уборка…
— Но в доме не было слишком большого беспорядка, — неуверенно сказала Пенни.
— О, дело не в доме, а в мебели. Вы и представления не имеете о том, что я с ней сделала. Соскоблила несколько слоев лака… а потом заново отполировала, натерев до блеска.
Пенни смотрела на мебель с восхищением.
— Просто великолепно. Но это такая тяжелая работа…
— Это еще не все. Подождите, вы еще увидите кедровый гарнитур в кладовой.
С глухим ударом у Пенни опустилось сердце.
— Кедровый гарнитур?
— Да, тот самый, который, по вашим словам, громоздился в боковой комнате. Гарнитур вашей мамы. Вы знаете, прекрасная мебель. И ценная. Не следует оставлять ее в пыли.
Пенни с трудом выдавила из себя улыбку.
Конечно, мисс Диттон действовала из добрых побуждений и, надо было признать, действовала правильно! Этот гарнитур не должен оставаться без внимания! Но как могла Пенни объяснить мисс Диттон, что мамина мебель была священна? Это было нечто, к чему никто не прикасался. Никто.
— Пойдем посмотрим? — пригласила мисс Диттон.
— Да, мне бы хотелось, — у Пенни возникло ощущение, что ноги ее не слушаются, и ей пришлось приложить усилие, чтобы сдвинуть их с места.