Люди, принесшие холод. Книга 1: Лес и Степь (Нестеров) - страница 116

Я прекрасно понимаю, что нельзя объять необъятное, нельзя рассказать про все — и без того задача, которую я себе поставил, практически неподъемна для одного человека. Поэтому я постоянно выбираю, постоянно бью себя по рукам, и одергиваю себя криками «Заткни фонтан!».

Так вот, про зарок. Я сразу решил, что основное внимание в книге буду уделять «рядовым» Большой игры; людям, работавшим «в поле», тем, кто практически забыт благодарными потомками. И почти не буду трогать политиков высшего эшелона, которые и без меня на невнимание историков не жалуются. Сдержусь и сейчас, хотя очень хочется растечься по листу болтовней — больно уж интересным человеком был князь Волынский, успевший пообщаться практически со всеми героями моей книги. Умолчу, но в компенсацию попрошу вас — почитайте про Волынского, биографии Артемия Петровича хватит на десяток блокбастеров. В этой жизни было все — головокружительные взлеты и военные походы; статус негласного правителя России и ходившая по голове и спине знаменитая дубинка царя Петра; наборный паркет высоких петербуржских кабинетов и степные рейды, где только горячий конь под тобой, да одуряющий запах ковыля вокруг; несусветное казнокрадство и истовое служение России; долгий чужеземный плен в Константинополе; разработанный лично им и осуществившийся несмотря ни на что план разгрома одной из древнейших империй планеты и — финалом — вырезанный в Тайной канцелярии язык, отрубленная на площади Сытного рынка рука и голова, покатившаяся следом с эшафота.

Почитайте, о нем писали многие, начиная с декабриста Кондратия Рылеева. Не монографию историка Дмитрия Корсакова, так хотя бы «Слово и дело» Пикуля почитайте. Несмотря на вольное отношение Валентина Саввича к исторической фактологии, дух того времени он передал здорово.

Но вернемся к Тевкелеву. Освободившись из плена и узнав о гибели экспедиции Бековича, он возвращается в Петербург и переходит на службу в Коллегию иностранных дел. Судьба его здесь была в общем-то предрешена. Как вы уже наверняка поняли, одна из главных забот двинувшейся в начале XVIII века не только к западу, но и к югу России — это выстраивание отношений со своим «кочевым подбрюшьем». И миновать работы «на кочевниках» татарину, прекрасно владевшему всеми тюркскими языками, было никак «не можно».

Но — то ли вследствие усмешки судьбы, то ли из-за всегдашней нашей бюрократии и неразберихи — поехал Тевкелев вовсе не к тюркам, а к единственным нашим кочевникам, у которых все его лингвистические возможности были абсолютно бесполезны. Да, вы правильно догадались — в 1719 г. переводчик Тевкелев решением Коллегии был отправлен в астраханские степи к волжским калмыкам, по документам — для «обучения калмыцкому языку». А, может, и не было никакой ошибки, и все было несколько сложнее.