— Вы пойдете под трибунал!
— Так точно.
— Мамерк! Выведите обер-центуриона Тумидуса…
— Не лезьте в бутылку, Марк. Давайте по-хорошему…
— Выведите его к чертовой матери!
— Оставайтесь на месте, Мамерк. Добром прошу.
— …как разумные люди…
— Alles!..
— Что вы делаете? Вы сломаете мне руку!
— Обер-центурион, вы меня слышите?!
— Я вас слышу.
— Мне что, вызвать охрану?
— Не мешайте мне. Я взял опциона Метеллу в корсет.
III
— Опцион Метелла!
Ответа не последовало.
Пирамида возвышалась над степью. Вопреки обычаям степей лежать на плоскости, эта степь — жухлая трава, притрушенная грязноватым снегом — шла уступами, словно прикидывалась щербатыми ступенями, ведущими к алтарю. Камень, из которого сложили пирамиду, был изъязвлен щербинами и сколами, покрыт щетиной мха. На нем лежал слюдяной налет соли, блестя под тусклыми лучами солнца. Казалось, камень не желает уступать первенство в искусстве метаморфоз, в свою очередь притворяясь степью: бугры, трава, снег.
Две реальности, как декорации к разным спектаклям, выставленные на сцену раззявой-оформителем, образовывали безумную композицию: торжество эклектики.
— Опцион Метелла!
Трое Ведьм, бряцая доспехами, рвались к лейтенанту Илхикамине. Сомкнув щиты, пара Ливий Метелл из последних сил удерживала взбесившуюся троицу. Пятилась, упиралась, хрипела горящими лёгкими. Гвозди, которыми сапожник подбил подошвы солдатских калиг, скрежетали по плитам. Дело пока не дошло до мечей, но чувствовалось: рано или поздно клинки покинут ножны. Даже не хотелось думать, что значила бы схватка между ипостасями, доведенная до смертельного исхода.
Голый, с ног до головы расписанный узорами, Манойя отступил на край, опасно балансируя над пропастью. За спиной Манойи дышал обрыв, дном которого, финалом самоубийственного полета, была степь, а вершиной — солнце над степью. Астланин смеялся, как ребенок. Если знаешь, куда полетишь, отчего бы и не радоваться? Вмешаться в конфликт он не спешил: боялся спугнуть удачу. Дрожа от предвкушения, на пороге эйфории, Манойя ждал, пока Ведьма разберется сама с собой, видел, что большинство на его стороне, и понимал, что торопиться некуда.
— Опцион Метелла!
Все, что трясло сейчас Ойкумену от Тренга до Астлантиды, все события, сжавшиеся в белый от напряжения кулак гиганта, все инъекции новейшего образца, провоцировавшие инфаркт у солнц — каким-то невероятным образом они претворялись, отражались, опрокидывались в то, что происходило здесь и сейчас, под шелухой, в галлюцинативном комплексе Марка, Ливии и лейтенанта Илхикамины. Так небо опрокидывается в пруд, вместе с луной и звездами, делаясь мелким, куцым, втискиваясь в ничтожество границ — и тем не менее оставаясь небом, простором, лихим размахом от горизонта до горизонта.