– Поезжай в Носсу, девочка, – вдруг устало сказал он мне.
– Почему в Носсу? – опешила я.
– Потому что там найдешь то, что ищешь.
– Письмo Николая II?
– Я очень любил Марию, – невнятно заговорил старик и я не сразу догадалась, что он говорит о бабушке Мура. – Что я эти письма с собой в могилу возьму? Моим детям и внукам денег на две жизни хватит, а мне на том свете вряд ли дублоны золотые понадобятся. Эх, девочка, голыми приходим, голыми и уйдем. Мария просила меня помогать внуку…
Я невольно почувствовала сострадание к престарелому сеньору. Вот ведь поколение было! Войны, концлагеря, голод, эмиграция – о какой любви можно говорить? Оказывается, любить можно во все времена.
– Лиза, я хочу кое-что подарить тебе, на память о встрече, – вытаскивая из недр разноцветного камзола маленькую коробочку, заявил Маркони и, не слушая возражений, вложил в руку маленький медальончик в виде изящной греческой вазы-амфоры, только без ручек.
– Подарок от Лжедмитрия, – усмехнулась я, внимательно рассматривая симпатичную безделушку.
– С вами, молодыми, очень-очень сложно, – пожаловался неизвестно кому сеньор Файя.
Всего час назад на балу он шутил и смеялся, а сейчас передо мной сидел очень грустный старик с потухшим взором. Что такое могло произойти за истекшие шестьдесят минут? А может, Маркони просто устал?
Я чувствовала себя не совсем в своей тарелке от странно поменявшегося настроения хозяина и хотела быстренько распрощаться, но он как-то умоляюще попросил меня:
– Поскучай со стариком еще немножко, хорошо? – и щелкнул музыкальным пультом.
В предрассветной тишине комнаты зазвучала печальная мелодия саксофона. Через минуту-другую к нему присоединился необычный, «простуженный» голос певца. Под сумасшедше-прекрасную мелодию он даже не пел, а хрипло рассказывал историю, и, похоже, интересную, но как я ни вслушивалась, ничего не понимала, потому что в итальянском – ни в зуб ногой. Что-то о «салате» и «ди маре» с «аморе».
– Маркони, о чем он поет?
– О любви.
Ну, естественно, о чем же еще петь итальянцу, как не об «аморе» салатового цвета?
– Мы играли в случай и не знали, что за чувство возникло между нами, – вдруг начал медленно переводить Маркони, отвернувшись к широко распахнутому в ночь окну. – Мы играли в жизнь – игру нечестную и тяжелую. Мы любили друг друга, но потерялись в мире проблем… А сейчас уже поздно начинать жизнь сначала, и все, что я могу сказать тебе: между нами была любовь и ты даже не знаешь, какой силы…
Простуженный голос певца смолк, но рыдающий саксофон продолжал свою мелодию, нежную и хрупкую. Она была как морозная корочка на воде ранней весной – дотронься неосторожными пальцами и корочка превратиться в тающее на глазах крошево. Саксофон пел и страдал, и оплакивал нечто такое, что на человеческом языке и высказать-то невозможно…