Завтра (или точнее, сегодня, потому, что когда я дописываю письмо, уже наступил рассвет), мы совершим нашу первую вылазку в эту неведомую землю. Когда напишу следующее письмо и смогу ли это вообще когда-либо сделать, я не знаю. У подножья сидят индейцы. Они не ушли, как и обещал Замбо. Сейчас он поднимется, и я переброшу ему, прикрепив к камню письмо.
Только бы оно дошло.
P.S. Чем больше я размышляю, тем безнадежнее представляется мне наше положение. Не вижу никакой надежды на возвращение. Если бы на плато близко к краю росло высокое дерево (вроде нашего погибшего бука), мы могли бы соорудить другой мистер мост. Но больше, чем за 50 ярдов деревьев нет. Даже вчетвером наших усилий не хватит, чтобы перетащить, поднять и направленно завалить такой большой ствол. Спуститься по веревке тоже нельзя. Она слишком коротка. Увы, наше положение — безнадежно. Совершенно безнадежно.
Глава 10
«Неужели это наяву?»
Здесь происходят уму непостижимые чудеса. Неужели все это — наяву? Весь мой запас бумаги состоит из пяти блокнотов и пачки отдельных листов. В моем распоряжении — одна авторучка и два твердых карандаша, но пока моя рука в состоянии двигаться, я буду подробно фиксировать на бумаге наши приключения. Ведь мы — единственные на свете люди, кому посчастливилось проникнуть в этот волшебный мир, и на меня как на журналиста возложена миссия документально достоверного описания всего, с чем нам здесь пришлось и приходится столкнуться, пока нас не постигла злая участь, которой скорее всего никому из нас не миновать.
Передаст ли эти записки на большую землю наш верный Замбо, сам ли я привезу их в Лондон, чудом вырвавшись из западни, достанутся ли они какому-нибудь отважному авиатору, сумеющему посадить на плато усовершенствованный моноплан, в любом случае моим заметкам суждено бессмертие как классическому образцу приключенческой литературы в документальном жанре.
В первое же утро на плато наш жизненный опыт во многом пополнился. Не могу похвастаться тем, что первые мои впечатления на новом месте привели меня в восторг. Когда я пробудился от недолгого сна, солнце уже поднялось над горизонтом. Вдруг я заметил на своей ноге непонятный предмет. Во время сна, одна штанина немного закаталась вверх и между отворотом и носком к голой коже прилепилось что-то похожее на пурпурную виноградину. Я потянулся рукой, но едва прикоснулся, как виноградина к моему ужасу лопнула между пальцами, разбрызгав во все стороны кровь. От страха и отвращения я завопил. На крик прибежали оба профессора.
— Какая прелесть, — сказал Саммерли, склонившись над моей голенью, — огромный клещ, насколько мне известно, не зафиксированный в классификационных каталогах.