— А ты?
— Если Клаудиа будет счастлива, я обойдусь и без детей. Все эти годы ее поддерживала только надежда. Она должна была верить, что ЭКО поможет — если не в этот раз, то в следующий. Иначе ей было бы просто незачем просыпаться по утрам. Как переломить эту непоколебимую веру? Как и веру в Бога, ее так просто не разрушишь.
— Значит, вы все-таки подумаете?
— Мы планировали усыновление еще до того, как решились на ЭКО: нас сразу предупредили, что шансы родить невелики. Но органы опеки отказали. Из-за меня. Я подвел нас.
— Прекрати! Давай больше не будем об этом. Наркота завалилась за подкладку, это могло случиться с любым из нас. У всех было рыльце в пушку.
— Но я-то знал, что она пропала. Мог бы поискать как следует. Неужели такое возможно — одна-единственная секунда почти двадцатилетней давности, а у меня из-за нее до сих пор сжимается сердце и перехватывает дыхание?
«Пойдем домой».
— Не знаю… — отозвалась я, хотя симптомы были до боли знакомы. Одна секунда решает все.
Я присела на край кровати Клаудии. Той самой, которую сама накануне застелила свежим бельем. Украдкой взглянула на ковер: следы от одного пятнышка крови еще виднелись. Неужели я всегда буду помнить о нем? Прочь, прочь, чертово пятно. Эл прав: этот дом хранит слишком много печальных воспоминаний. Ребятам нужно сменить обстановку, для начала подойдет и Сингапур. Голова Клаудии на подушке шевельнулась. Приоткрыв один глаз, подруга посмотрела на меня, слабо улыбнулась и опустила веко. Затем снова приподняла, зевнула и попыталась открыть другой глаз. Заморгала, чтобы глаза не закрылись опять. Я словно вновь видела, как она приходит в себя после наркоза. Или как пробуждаются близнецы после крестин.
— Ау! — тихонько позвала я.
— Ау… — сипло откликнулась Клаудиа.
— Я принесла тебе свежий сок и зеленый чай.
Она улыбнулась и начала приподниматься, но не удержалась на руках и повалилась на подушку.
— Где Эл?
— Внизу. Позвать?
— Как он?
Я отвела от ее щеки прядь волос.
— Волнуется за тебя. Как ты себя чувствуешь?
— Будто окоченела. Нет, не так. Пусто.
Я взяла ее за руку.
— Тебе рассказали, что случилось? — спросила она.
Я кивнула. Слушать объяснения врача было тяжко.
— От стенки матки отслоилась плацента…
— …и моя малышка умерла от голода.
— Нет, Клаудиа, не надо так! — Я обошла вокруг кровати и прилегла с ней рядом. — Как только прекратился приток кислорода, все кончилось очень быстро. Она ничего не почувствовала.
— Пока мы красили, мне казалось, она шевелится. Почему я не поняла, что ей плохо? Как это могло произойти? Что я за мать?