Меня это пугало. Я никогда не слышал, как плачет отец.
— Папа?..
Мне пришлось долго ждать, прежде чем он оторвал от меня свое мокрое, помятое лицо.
— Мамы больше нет, сынок.
Что это за странный ответ?
Отец был трезв, он вообще не пил, сейчас видел, как я взволнован, и хорошо слышал мой простой вопрос:
— Где мама?
В соседней палате? У дедушки в деревне? За дверью? Дома?! Столько вариантов, так неужели есть нужда отвечать сыну так непонятно!
— Где мама, папа?..
— Мамы больше нет, — прошептал он. — И никогда не будет. Наша мама умерла, дорогой.
Туман сползал на меня с потолка густой влажной кашей.
Умереть может старый человек, больной, слабый. Мама, она другая, здоровая, молодая, сильная. Она умереть не может.
— Нам нужно подумать, как теперь жить. Вдвоем…
Я хорошо слышал его, но не понимал. Или не хотел понимать.
— Приехала бабушка из большого города. Некоторое время мы проведем у нее, а после решим, как нам быть. Хорошо?
— Папа, где мама?
Он уткнулся в край матраса, и плечи его затряслись. Но плача я больше не слышал.
Туман придавил меня к постели. Я боялся проронить хотя бы слово. Чтобы хоть как-то успокоить отца, я задал странный для себя вопрос. Но он показался мне в этот момент нужным, правильным.
— Мы уезжаем уже сейчас? — тихо спросил я.
Отец подтянул к себе по полу огромную сумку и ответил:
— Нет, родной. Мы уедем, как только ты станешь здоров. А сейчас нам нужно выйти на несколько минут на улицу…
Он осекся, и, словно по договоренности, в палату вбежала бабушка. Та, из большого города. Я был настолько оглушен ее плачем и уничтожен беспомощным поведением отца, что все крики и причитания проносились мимо меня, ударялись о стену над моей головой и улетали в открытое окно. Это же состояние собственной ничтожности позволило мне разрешить им натянуть на меня школьные брюки, курточку, привезенную одним из учеников отца мне в подарок из ГДР, и шапочку крупной вязки с огромным, с голову плачущей куклы, помпоном.
Во дворе, прижавшись, словно боясь разлучиться, стояли на табуретах два красных гроба. Кругом мелькали знакомые лица, приглушенно звучали разные голоса. Мир перестал существовать для меня как единое целое. Была какая-то странная толпа людей, я и эти два гроба. Ничто не связывало одно с другим.
— По очереди поцелуй в лоб бабу Машу и маму, — раздался над ухом голос бабушки Кати из большого города.
Как сомнамбула я двинулся к гробу, в котором лежала бабушка, и поцеловал ее в лоб.
Теперь, чтобы поцеловать маму, мне нужно было обойти гробы. Я не знал, как это сделать. Мой дед двумя руками взял меня за плечи и подвел к маме.