— Если вы это сделаете, мама, я увезу Артурку в Шарап!
После этих слов отца я был почти убежден в том, что бабка-знахарка — это что-то очень нехорошее. Ее визит только добавит бед в копилку наших страданий, и без того полную.
К моему величайшему изумлению, бабушка вздохнула и ответила:
— Ну хорошо, хорошо… Просто я боюсь за него.
«За него — это за меня, стало быть», — подумал я и оказался в тупике своих мыслей, поскольку бабушке тоже доверял.
В этом свете роль неизвестной мне бабки проявлялась теперь как некая спасительная.
— Не нужно за него бояться, — решительно возразил отец. — С ним все в порядке.
Но даже я не почувствовал, что отец убежден в правоте этих слов.
— Ладно, езжай по своим делам. — Бабушка снова вздохнула, еще раз удивив меня.
Это был очень редкий случай, когда она что-то решила, а отец возразил. Единственный, когда он настоял на своем, а она пошла на попятную.
— Мы с ним погуляем в лесу.
Успокоенный отец уехал в город на соревнования, но оказалось, что бабушка схитрила, обманула его.
Уже вечером в дом наш пришла какая-то старуха. В руке она держала сумку, потертую на швах. Моя бабушка, королева семьи, обладавшая безграничной властью, повела себя в ее присутствии очень странно. Меня это встревожило, но даже это чувство не могло повлиять на ее поведение.
Она всячески потакала гостье, угодливо двигала стулья, почти подпевала всему, что старуха говорила, навзрыд, жалостливо рассказывала о моей жизни и неприятно меня этим удивляла. Все, что я видел, противоречило моим убеждениям о величии и могуществе моей всесильной бабушки из большого города. Вместе с тем понимание того, что бабушка не может причинить мне неприятности, сводило эту тревогу на нет. Эта полярность детских убеждений — страха и уверенности в ближнем, противостоящей ему, — смирила меня, довела до беспомощности.
В этом-то состоянии я и был усажен на стул. Бабушка сидела на том расстоянии, которое, в моем понимании, было достаточно для того, чтобы меня спасти, случись что. Но это же самое расстояние полностью исключало ее из числа участников процесса.
Старуха между тем, бормоча что-то и постанывая, налила воды в ковшик, принесенный с собой. Потом она со стуком бросила в закопченную железную кружку комок чего-то твердого и поставила ее на спиртовку. Через несколько мгновений я ощутил запах. Он проник в меня так, как дух натопленного деревенского дома заменяет собой безразличный ко всему мороз улицы. Я, уже смиренный и успокоившийся, вдруг снова почувствовал тревогу. Мое сердце вздрогнуло, губы затряслись. Я увидел, как бабушка шевельнулась на стуле, заметив мою невольную реакцию. Я уже знал этот запах, связывающий меня с несчастьем, но не мог вспомнить, когда почувствовал его впервые.