Над моей головой что-то происходило. Поскольку ни ковшика, ни кружки я уже не видел, мне пришлось сделать вывод, что они надо мной. Я вздрогнул, когда почувствовал на своей шее холод металла. Вслед за этим послышался звук ножниц, режущих волосы, и я успокоился. В конце концов, это можно было вытерпеть. Лишь бы старуха поскорее доделала свое дело, если уж она не может убраться из нашей квартиры, не сделав его.
— Посмотри сюда, — услышал я ее голос.
Попытавшись вскочить, я почувствовал на плече ее сухую, но твердую руку. Бабушка встала и приблизилась. Значит, просьба адресовалась ей. Не знаю почему, но мне стало неловко за мою поспешность. Наверное, я хотел, чтобы все поскорее закончилось, и вынужден был признаться себе в том, что напуган с самого начала. Все, чего я не понимал, что не вписывалось в привычный круг нашей с мамой и отцом жизни, отныне вызывало во мне страх. Я был лишен привычных мне образов и сигналов, находился в другом мире, к жизни в котором совершенно не готовился.
— Смотри, что вылилось.
— На что-то похоже… — услышал я за спиной смиренный голос бабушки.
Что и куда вылилось? Почему это должно быть на что-то похоже?
— А ты разве не видишь, на что? — сказала старуха, и мне захотелось плакать.
Над моей головой происходило что-то невероятное, необъяснимое, странное и пугающее. В этом участвовал человек, которому я доверял больше, быть может, чем папе.
— Вот колеса, — продолжала старуха. — Вот помятый автомобиль. И вот он — в стороне. Его Иисус сохранил.
— Да, похоже на машину, — согласилась бабушка.
— Его авария напугала. Нужно лечить.
Этим знахарка и занялась.
Она водила, не касаясь меня, своими ладонями, потом всплескивала руками, словно стряхивала с них паутину. Бабка прикасалась к моему темени и лбу.
Удивительно, но все это меня усыпляло. Я испытывал непреоборимое желание задремать, был почти не в силах сопротивляться необходимости закрыть глаза. Я не мог сказать, как долго старуха совершала эти непонятные действия. Может, пять минут, а то и полчаса. Но едва она закончила и провела по моему лицу ладонью, сон стянуло так же быстро, как по воскресеньям с меня слетала простыня. Все произошло так внезапно, что я почти услышал веселый голос отца: «Сынок, на зарядку!»
Но вместо него на меня смотрела старуха.
Она села напротив и подержала меня за плечи. За моей спиной вздыхала и всхлипывала бабушка. Ирреальность происходящего терзала меня. Все изменилось. Мамы нет рядом и никогда теперь не будет. Папа, который мог бы хоть что-то объяснить или, на худой конец, предотвратить происходящее, уехал. А бабушка, чьего жалостливого вздоха мне не доводилось даже слышать — прежде я думал, что она вообще не умеет плакать, — стала совсем не та, что была раньше. Я не знал, как ко всему этому относиться, и в конце концов зарыдал.