Собаки суетились, когда их запрягали, и в общем-то охотно шли в алык и к потягу. Но когда нарта была загружена и оставалось только выдернуть остол, упряжка, как по команде, подняла отчаянный тоскливый вопль. Ободранные собачьи лапы, тяжкий труд, тысячи километров, пройденных ими в полярной ночи, - все было в этом выразительном хоре. Неожиданно концерт кончился. Василий выдернул остол, и упряжка резко взяла с места.
Василий на ходу объяснял мне принципы управления упряжкой. "Хек" - пошел, "поть-поты" - право, гортанное "кхрр" - налево. Но главное в длинном маршруте - держать на потяге равномерную нагрузку. На бугор подталкивать, на спуске тормозить.
- Давай работай, - сказал Василий. И я начал работать. Толкал нарту на заструги, бежал рядом на тяжелом участке.
- Здоровый парень, - одобрительно говорил Тумлук. - Бегаешь, как олень. А ну еще!
Днем солнце стало припекать вовсю. Снег размок и превратился в жидкую кашу. На собак жалко было смотреть. Они работали изо всех сил, эти дворняги. И больше всех работал Таракан Иванович. Где-то, еще возле избушки, он лег грудью на алык и так перебирал короткими лапами, все время усердно натягивая постромку. Точно так же с молчаливым усердием он поворачивал упряжку после команды. Беспечные собаки Тумлука признавали только бег по прямой, и Таракан Иванович напирал после команды до тех пор, пока вся упряжка не загибала в нужную сторону. Единственным рослым из собак был сумрачный Иннакели. Он был из породы короткошерстных колымских ездовых собак - лучших ездовых собак мира. Иннакели был стар. На каждой остановке он мгновенно ложился. По первому слову вставал и натягивал алык. Старость и годы работы превратили его в ездовой механизм. Безуспешно я пытался установить хоть какой-то контакт с этим уважаемым псом. Он смотрел отчужденно, в белых, как у всех чистопородных колымских лаек, глазах не было, казалось, никакого выражения.
Наступил вечер, за ним сумерки. Стало слегка подмораживать, но острова все еще не было видно. Сумерки не сгущались, так как май уже время полярного дня, но мороз крепчал не на шутку. Моя промокшая от пота кухлянка затвердела и гремела, как жесть. Уставшие собаки еле тянули. Где-то около двух часов ночи мы добрались до берега, сделав за сутки девяносто километров.
Юго-восточные берега острова Айон состоят из торфяных и песчаных обрывов. Обрывы уже вытаяли под солнцем, обнажилась черная земля, пожухлая прошлогодняя травка. Мы покормили собак, разожгли костер из плавника и стали коротать ночь. Видимо, оба мы были в том состоянии переутомления, когда человек не может спать. Было тихо, как только может быть тихо в заснеженной тундре, где никто не живет.