Они не взяли с собой ничего, кроме хлеба и соленой рыбы, которых им должно было хватить на пару дней. Чтобы укрываться ночью, они унесли с собой длинный отрез грубой шерстяной ткани, днем Ричард нес ее, обернув ею плечи. Никто не пытался их остановить, но все равно чувствовалось печальное настроение членов семьи, которые собрались у двери, чтобы проводить пару. Они наблюдали за тем, как Ричард и Констанция оставляли на снегу маленькие темные следы.
— Как странно, — проговорила Сесилия, поворачиваясь, чтобы вернуться в дом. — Я рада, что они ушли. Она бы полностью перевернула весь наш дом, а какое влияние они могли оказать на детей, мне даже страшно представить.
Сесилия говорила так, словно пыталась убедить сама себя.
Элеонора осталась стоять на пороге дольше других, глядя на белую бескрайнюю равнину перед собой. Она обозревала ее отсутствующим взглядом, как будто пыталась понять что-то или увидеть то, что скрывается за горизонтом. Затем вздохнула и тоже повернулась к двери.
— Мы никогда не увидим их снова, — сказала она.
Осенью 1482 года Элеонора и Дженкин Баттс пришли к согласию по поводу брака Маргарет и Генри, которым к этому времени исполнилось восемнадцать и двадцать один. В таком возрасте мало кто оставался не в браке, особенно если учесть, что возможность их союза обсуждалась еще шесть лет назад. Элеонора потратила это время на поиски высокородных женихов, а Дженкин был доволен тем, что его сын все еще не женат и работает на него в Лондоне. Дженкин верил, что в конце концов ему удастся уговорить Элеонору согласиться на этот брак.
В декабре Генри прибыл на Рождество в Морланд-Плэйс, чтобы отпраздновать свадьбу. Это был его первый приезд из Лондона с тех пор, как отец отослал его из дому, чтобы разлучить с Сесиль. Генри приехал на великолепной лошади через два дня после праздника святого Николая в сопровождении слуги и был одет так роскошно, что даже Элеонора была поражена.
— Возможно, этот союз окажется более выгодным, чем я полагала, — прошептала она на ухо Эдуарду.
Эдуард, который считал себя знатоком моды, почувствовал, что ему могут утереть нос, поэтому отозвался очень язвительно:
— В его одежде цветов больше, чем у попугая.
Однако Генри продемонстрировал такие хорошие манеры, что за короткое время сумел очаровать всех членов семьи. Маргарет считала его самым красивым и изысканным джентльменом, которого ей только доводилось видеть. Она буквально молилась на свою счастливую судьбу. С ней Генри был особенно галантен, как и полагалось жениху. Он с огромным облегчением увидел, что она очень красива, так как боялся, как бы его невеста не оказалась уродиной, которую никто до сих пор не захотел взять в жены.